10 лучших дней моей жизни - Адена Хэлперн

– Она висит на телефоне целый день! – доносится голос деда.

– Гарри, иди послушай какой-нибудь репортаж. Твой дед вымотал мне все нервы, Алекс. Надеюсь, завтра ты заглянешь в гости и он оставит меня в покое. Я только что пожелала твою любимую кашу варнишкас.

– Жду не дождусь. Завтра поговорим. Очень тебя люблю.

– Хорошо, дорогая. Дедушка передает тебе привет.

– Что? – спрашивает дед.

– Ты передаешь Алекс привет.

– Я передаю ей наилучшие пожелания, – поправляет дед.

Я кладу трубку, но тут же набираю другой номер.

– Привет, Алиса. Хотела поблагодарить тебя за прогулку.

– Не стоит, – отвечает она. – Мне тоже понравилось. Я собиралась позвонить и узнать, как ты себя чувствуешь.

– Намного лучше.

– Отлично. Я знаю, каково умереть молодой; после смерти я ничего не понимала и чувствовала себя одинокой. Тем более у тебя сейчас неприятности. Звони, если захочешь поговорить.

– Хорошо, – обещаю я. – Кстати, ты занята завтра вечером? Я собираюсь навестить бабушку с дедушкой. Они будут рады тебя видеть.

– С удовольствием!

– Тогда до завтра.

Я прикрываю глаза и стараюсь сконцентрироваться, как советовала Алиса, но в голову лезут посторонние мысли. Одна из них «надо было взять еще пять черных маек».

Нет, сосредоточься на родителях.

«Шпильки не слишком вульгарные?»

Сосредоточься.

Сосредоточься.

Мама.

Отец.

Сосредоточься.

– Персик! – раздраженно толкаю собаку. – Не храпи!

Сосредоточься.

Сосредоточься.

Я представляю себя в дверях родительской спальни. Мама и папа спят: я вижу очертания ног под одеялом. Пытаюсь войти в комнату, но не могу прорваться через невидимый барьер.

Сосредоточься.

Прикладываю мысленное усилие. Вижу, как подрагивает мамина нога, но по-прежнему не в состоянии переступить порог.

Открываю глаза. Я в раю, на кровати под окном. Персик передвинулась на другой край.

Пробую еще раз.

Сосредоточься.

Сосредоточься.

Не получается. Завтра попробую, обещаю себе, поворачиваюсь на бок и пытаюсь заснуть.

Но еще полчаса я лежу без сна. В голове мечутся мысли.

Черт.

Наверняка же я сделала что-то, чтобы изменить мир к лучшему.

4

В пятнадцать лет я спросила деда:

– Как ты понял, что влюбился?

– Тебе предлагают то, к чему ты еще не готова? – рассердился он.

– Как это? – не поняла я.

– Если кто-то из мальчиков станет тебе докучать, только скажи мне.

По правде говоря, мне очень хотелось, чтобы кто-то из мальчиков начал мне докучать.

Видите ли, подростком я вряд ли могла надеяться на внимание противоположного пола. Даже подвыпившие парни обходили меня стороной. Уверена, что подсунь я кому-нибудь дозу рогипнола, он и то нашел бы силы отбрыкаться от меня.

Первый ухажер появился у Пенелопы в пятнадцать лет. Подруга сохранила полноту, но отрастила завидный бюст и восхищалась своим телом еще больше. Все ребята обращали на нее внимание. Очки уступили место контактным линзам, а растрепанные волосы в восьмидесятых годах вполне могли сойти за модную прическу, особенно когда Пен выкрасила кончики в фиолетовый цвет. Если подруга в переходном возрасте похорошела и обзавелась внушительными формами, то я превратилась в гадкого утенка. Печенье и суфле откладывались жиром на бедрах. Картофель фри сочился жирными порами, от чего на лице образовывались немыслимые узоры из угрей и прыщей. Вдобавок я совершила грандиозную ошибку, решив сделать химическую завивку. Мы отправились в парикмахерскую на пару с Даной Стэнбури. Ее химия вышла превосходно. Я уверена, что парикмахер передержал состав, потому что вместо вожделенных блестящих локонов у меня получилось настоящее афро. Пока другие девочки гуляли с поклонниками, я поливала волосы кондиционером и выдавливала прыщи (преувеличиваю, хотя и недалека от правды). Другими словами, половое созревание обернулось настоящей трагедией местного масштаба.

Поэтому, когда дедушка спросил, не докучают ли мне мальчики, я предпочла промолчать. Иначе пришлось бы признаться, что они мне прохода не дают, особенно когда называют «блиннолицей». Девочки мне сочувствовали, особенно Пен.

– Совсем неплохо, – обманывала она, помогая втирать в волосы майонез.

Мы вычитали совет в каком-то журнале. Майонез якобы смягчал волосы и разделял на крупные локоны, но на деле только пробуждал аппетит. Мне ужасно хотелось сэндвич с яичным салатом.

– Довольно оригинально и стильно, – заявила Керри Коллинз, разглядывая мою прическу.

– Ты просто не привыкла, – добавила Оливия Уилсон. – На самом деле ты выглядишь лучше, чем тебе кажется.

– Неправда, – расплакалась я.

– Ладно, выглядишь ужасно, – вздохнула Пен. – Но ты все равно моя лучшая подруга. Несмотря ни на что.

Пенелопа всегда отличалась склонностью к сомнительным комплиментам.

Мать проявляла поразительную слепоту.

– Потрясающе, – повторяла она. – Ты самая красивая девочка в классе.

Но отец смотрел на вещи трезво.

– Максина, она напоминает борца сумо, – заявил он однажды вечером, когда я полезла в холодильник за шоколадным мороженым.

Я разозлилась. Отец сам не мог похвастать худощавым телосложением, хотя обладал неплохими задатками. Он выглядел так, будто родился тощим, но всю жизнь грешил чересчур сытными ужинами. Над ремнем нависал солидный живот, хотя остальные части тела остались стройными. Я же выглядела откровенно толстой. Со злости я съела полконтейнера мороженого – пусть знает.

Помимо непослушной фигуры, гормоны вытворяли что хотели.

Я бы пошла на свидание с любым сверстником. Меня одолевало нестерпимое желание обниматься, целоваться и распускать руки. Я еще ни разу в жизни не дотронулась до пениса. Я и видела-то его только в учебнике по личной гигиене, где на мужском половом члене цвел герпес. В итоге я довела себя до состояния, которое родители привыкли называть гормональным помешательством. К несчастью, ни у одного мальчика ответного помешательства не возникало.

Как я уже говорила, Пенелопа в девятом классе обзавелась парнем. Ухажера звали Эндрю Маколифф. Эндрю учился в школе для мальчиков «Хаверфорд» (школа моей мечты). Подруга возвышалась над ним на голову, а в весе обгоняла на добрых пятьдесят фунтов, но это не помешало им влюбиться без памяти. Стоило увидеть, как Пен обнимает кавалера за плечи, а Эндрю обхватывает ее талию, становилось ясно, что разница в телосложении их не смущает.