Дело, которое нужно закончить - Константин Мстиславович Гурьев

сейчас все обсудим, уточним информацию, так что… — ответил Геня.

Рома молчал, глядя на шефа, потом, будто решившись, сказал:

— Тут еще другое…

— Что «другое»? Про что ты? — переспросил тот.

Рома исподлобья глянул на Геню и забубнил:

— После того как архив увели, по университету пошли разговоры…

Рябов знал его манеру скрывать разумное сомнение под маской пустого балабола, понимал, что Рома не уверен, что это нужно знать Гене, поэтому скомандовал:

— Продолжай!

Рома продолжал все так же неохотно, будто принуждая себя:

— Говорили, будто этот Доброхотов искал разное там золото, интересные истории рассказывали, между прочим…

Рябов замер в изумлении.

— Ну, пересказывай!

Рома глянул на Рябова:

— Всякую чушь — тоже?

— Валяй и чушь.

— Будто он и его ребята искали и собирали любые бумаги, которые оставались от колчаковцев, от белочехов и тому подобной публики…

— Ты про белочехов откуда знаешь? — невольно усмехнулся Рябов.

— С кем поведешься, с тем наберешься, — отшил Рома и потребовал: — Вы не сбивайте, не сбивайте! Говорили, что платили за бумаги хорошие деньги, что они сами напрашивались лазить по чердакам, по амбарам, по сундукам. Копались, где только можно.

Рома замолчал.

— Всё?

— Говорили, будто к нему подкатывали… разные…

— Ну и что?

— Ну и все! Говорю же… так, треп…

Рябов молчал, а Рома отметил про себя, что никогда еще шеф не молчал так долго. А Рябов замолчал, вспоминая вчерашний рассказ Нади, и сопоставлял то, что ему рассказывал и показывал незаменимый Рома, с тем, что ему сказала Нина за несколько часов до ареста. Она сказала, что завтра их ждут в университете, где они смогут забрать архив! Так, снова и снова проверял он себя, значит, Нина позвонила в университет и вела разговор об архиве. И кто-то, узнав об этом, испугался и сделал все, чтобы архив ликвидировать. Сделал все, чтобы архив не достался Нине! Стоп, сам себя перебил Рябов, значит, вчера, когда Уланин был у ректора, тот уже знал, что архив украден? Или не знал? Ну, как он мог не знать, если знала секретарша? Знал, конечно! Знал и юлил? Зачем? А этот Зенченко зачем приходил? Не случайно ведь заглянул, если он — человек губернатора?

Геня и Рома уже были в прихожей, когда Рябов спросил, широко улыбнувшись:

— Кстати, София часто звонит?

Теперь и Рома улыбнулся еще шире и ответил с легкой мстительностью:

— Каждый день и не по разу.

— Чем пугает?

— А поровну: то уволить обещает, а то и вовсе — приехать.

— Ну, ты… давай… держись, — расплылся в улыбке Рябов.

— Мне-то что! — воскликнул Рома. — Ваша любовь — не моя…

Радостно-нахальная физиономия Ромы будто говорила: все будет хорошо, босс!

10

Вторник (обед)

Вот так и получилось, что Рябов почти опоздал, поэтому чувствовал себя неуютно. Уланин, познакомив их с Зенченко, постоял молча несколько секунд, переводя взгляд с одного на другого, а потом вежливо проинформировал:

— Дел у меня много, так что я присяду перекусить, а если что-то…

Рябов кивнул:

— Все хорошо, Алексей Романович, надеюсь, не побеспокоим. — И повернулся к Зенченко: — Кофе?

Веранда, на которой они находилась, располагалась на другой стороне от входа в ресторан, и смысл такого размещения Рябов понял, когда Зенченко выложил на стол сигареты, улыбнулся и сказал:

— Тут — спецзона, — закурил и добавил тем же тоном: — Правда, нет никаких гарантий, что нас не прослушивают, поэтому каждый сам отвечает за свои слова…

— Думаете, могут слушать?

Зенченко пожал плечами:

— Сегодня нет всесильных, значит, нет никаких гарантий.

Рябов промолчал, не зная, чем ответить на этот афоризм, а Зенченко продолжил неожиданно и довольно напористо:

— Должен признаться, к первой встрече с вами я был не готов, да еще выяснилось, что вы, как говорится, не снизошли лично. Но теперь-то весь Город переполнен рассказами о том, как вы построили всю прокуратуру области по стойке смирно.

Зенченко демонстративно спокойно, медленно и аккуратно затушил сигарету и продолжил, чуть снизив накал:

— А еще вы устраиваете встречи с сотрудниками профессора Доброхотова, интересуетесь, чем они были заняты, говорите о своем намерении продолжить его дело и финансировать все мероприятия.

Зенченко снова помолчал, видимо ожидая реакции собеседника, а не дождавшись, завершил напористо:

— Спрошу прямо: зачем вам архив профессора Доброхотова?

Теперь улыбнулся Рябов:

— А что… Мне нравится, когда вот так прямо, без предисловий и сомнений! — на несколько мгновений уперся взглядом в Зенченко и заметил: — Это развязывает руки… — еще помолчал и спросил: — Встречный вопрос: вам он зачем, этот самый архив? И какие, собственно, у вас на него права?

Реакция Зенченко его удивила. Тот облегченно выдохнул, расслабленно откинулся на спинку стула и, внимательно глядя на Рябова, заявил:

— Так я ведь и встретиться-то хотел, чтобы все наши возможные разногласия свести к минимуму. Дело в том, уважаемый Виктор Николаевич, что в последние восемь лет профессор Доброхотов проводил исследования по нашему проекту с соответствующим финансированием и иной поддержкой, так что… — Он многозначительно замолчал, следя за реакцией собеседника.

Но Рябов совершенно спокойно обозревал пространство веранды, а потом знаком подозвал официанта и, глядя на Зенченко, снова заговорил:

— Кофе, пожалуй?

Когда официант отошел, Рябов предложил:

— Насколько я знаю, Уланин все объяснил при первой встрече, и меня удивляет возвращение к теме, которая закрыта, так что кофе обеспечит нам максимум того времени, которое нужно для того, чтобы закрыть вопрос.

— Вы имеете в виду посмертное письмо Доброхотова? — спокойно спросил Зенченко, помолчав после монолога собеседника.

— Да, то самое письмо, в котором все сказано, и это — первое!

Рябов поднял указательный палец:

— Второе: вы утверждаете, что Доброхотов выполнял ваши задания восемь лет? Но восемь лет назад мы с ним работали настолько тесно, что я знал обо всем, чем он