Мягкая посадка - Александр Громов

Создать другую? Придется. Плохо нам всем будет, если мы ее не создадим. Гореть нам дымным огнем в лесопарках, по энергетику на каждый ствол… Природа дубоцефалов не терпит пустоты, ей нужно взамен что-нибудь адекватное.

Я так и вошел в лабораторию, бормоча себе под нос, как заклинание: «…не терпит пустоты… природа не терпит простоты… природа не терпит простаты…» Гм. Спорная мысль.

Время! Я поднялся на пятый этаж к Гарьке, выдернул у него с занятий двух третьекурсников с потока «Э», растолковал им задачу и посадил за расчет режимов. Сашки не было. На вертящемся стуле перед его столом наличествовал рабочий халат в пыли и трансформаторном масле, а посреди стола на измятом номере газеты «Шуршащий друг» красовался стакан с остатками вчерашнего чая, увенчанный надкусанной горбушкой, и коричневый ободок показывал вчерашний ординар. Сейчас уровень жидкости стоял ниже — впрочем, рассмотреть было трудно. Стакан Сашка сроду не мыл, добиваясь, чтобы тот приобрел благородный коньячный оттенок. По стенам лаборантской — тоже Сашкина работа — висел на кнопках набор журнальных кисок в купальниках и без. Киски были преимущественно восточного вида, загорелые и под пальмами, а одна, полностью обнаженная, — в зеленеющих бамбуках. Интересно, где на Земле еще растет бамбук? Чушь какая-то. Я нашел линейку, брезгливо отодвинул ею стакан к краю стола и сдул крошки. Терпеть не могу бардака, если его устраивают другие. Особенно Сашка. Удружили кафедре штатной единицей… Самое интересное, что поначалу от него даже был какой-то толк как от лаборанта — плохонького, но все же лаборанта, — зато теперь он повадился внезапно и бесследно исчезать и внезапно появляться как раз тогда, когда меньше всего нужен, а совсем недавно, вскоре после того как исчез Вацек, я застал Сашку в деканате за разговором с Сельсином, и вид у Сельсина, когда я вошел, был сконфуженный, просто небывало сконфуженный, никогда Сельсина таким не видел…

А подите вы все в клозет! Самое умное, чем можно заняться на работе, это работа. Время до лабораторки еще было. Я подсел к экрану и вытащил свои модели. По существу оставалось сделать не так уж много, и если это пройдет… Должно пройти, странно только, что никто еще до этого не додумался. Ведь могу же еще кое-что! Могу! Ладно, если так пойдет дальше, то через пару дней можно оформлять идею и нести пред ясны очи. Сельсин в кровь макушку расцелует.

Довольно скоро я поймал себя на том, что сижу сиднем и тупо гляжу на экран. Вот зараза, не могу работать. Здесь, сейчас — не могу. Могу сейчас, но не здесь. Или могу здесь, но не сейчас, а до того, как забрали Вацека, а значит, уже не могу. И вот что самое смешное: первые дни после его исчезновения я всерьез полагал, что Сашка меня избегает. Будь я проклят, если это не льстило моему самолюбию, если не поднимало меня в собственных глазах! Мелкий ты человечек, доцент Самойло, тварь ты дрожащая… ну, положим, не вполне дрожащая и не перед каждым, но слабак — это уж точно, прав дядя Коля. Ты ведь даже по морде, по морде ему не съездил, а ведь должен был. Как человек — обязан был! Принародно и первым же подручным средством. Начальство бы ему не простило — ну и мне тоже, конечно. И что с того? Поехал бы в снега обслуживать рубильник и останавливать ледник руками? Да с радостью! Теперь-то поздно, теперь это так же непросто, как прикурить от паяльника, раньше надо было… А скользкий ты, оказывается, тип, доцент Самойло, когда-то я о тебе лучше думал. Дрожишь ты за свою сохранность, держишься за Сашку, — ртутных пуль боишься, отравленные иглы тебе не нравятся… А кому они нравятся? Надо понимать так, что кому-то на хвост я все же наступил. Где-то я от них совсем близко, ходим ощупью впотьмах, и не поймешь, кто кому в затылок дышет. То ли мне дали передышку для того, чтобы я расслабился, как лапоть, то ли для того, чтобы свихнулся от ожидания, как неврастеник. Потом со мною разделаются, опять прав дядя Коля. Спасибо. Ничего ты толком не понимаешь, дядя Коля, но все равно тебе спасибо…

— Начальству — салют!

Сашка.

Я не ответил. Он шел от двери ко мне — легкий, бодрый, уверенный в себе, как после хорошего отдыха, ступающий чуть пружиняще и в то же время с точно отмеренной порцией угловатой развинченности, свойственной возрасту, — когда-то и мне не пришло в голову усомниться в том, что ему двадцать один год. Это у него здорово получалось. Был он с мороза, румян и свеж, и черный, небывало чистый его костюм был элегантен, как Дашкин доберман, — сам Сашка элегантен не был, а вот черный костюм элегантен был. Не мятый свитер. Что-то фальшивое было в этом костюме, игрушечное. Положить в коробку и завязать бантиком… И почему-то запахло аптекой. Приглядевшись, я заметил пластырь у Сашки на шее. Пластырь был небольшой и слегка вздутый. Под самым ухом.

— Холодно, — сообщил Сашка, растирая руки. — Пока шел, черт, совсем дуба дал. Хорошо, хоть ветра нет, а то совсем бы… Даже адаптанты куда-то делись. Мороз и солнце, день чудесный… Это чье?

По-моему, он не рассчитывал даже на междометие вместо ответа. Я изобразил, что работаю. Сашка сделал движение, будто собирался с размаха плюхнуться на стол рядом с экраном, но не плюхнулся. Костюм обязывал. Вместо этого он заглянул в экран, фыркнул и положил передо мной свой брелок-кошку с горящими глазами.

— Поговорим? По-моему, назрело.

— У меня занятие, — холодно сказал я, вставая. — И я намерен его провести, мне за это деньги платят…

Сашка заступил мне дорогу. Теперь я уловил носом не только аптеку. Пахло крепким мужским одеколоном и чем-то еще, но не одеколоном и не аптекой. Чем-то из мира, предельно далекого и от того, и от другого. Гм, а ведь знакомый запах…

— Позволишь пройти? — осведомился я.

— Напрасно вы такую нагрузку взяли, Сергей Евгеньевич, — кротко сказал Сашка. — По-моему, она мешает вашей основной работе.

Черта с два он был намерен меня пропустить. Я почувствовал, что теряю сцепление с реальностью. Тут хорошо иметь под руками что-нибудь бьющееся, лучше всего фарфоровое, это отрезвляет в два счета… Господи, подумал я с тихим ужасом, глядя Сашке в лицо, — только не сейчас…

— Моя основная работа — здесь, — сказал я. — Отойди. Я психически неуравновешен.

— А я что говорю? — сказал Сашка. — Конечно, здесь. Нам с тобой, Серж, поговорить просто необходимо, хотя бы для того, чтобы понимать друг друга. Нехорошо получается, работаем с тобой бок о бок, а дружбы нет. Или, может быть, — он ухмыльнулся, — вы, Сергей Евгеньевич, теперь предпочитаете общаться со мной сугубо официально? На «вы?»

— Предпочитаю — никак.

— А зря вы спешите, Сергей Евгеньевич… — Сашка теперь улыбался во весь рот. — Во-первых, еще рано, никого нет, а во-вторых, с сегодняшнего дня занятия в лаборатории будет вести тот, кому это положено. Вацек Юшкевич.

Кажется, у меня отвалилась челюсть. Я торопливо сглотнул.

— Выпустили?!

— А что тут удивительного? — сказал Сашка с наслаждением.

— Да так… — я растерялся и сел. — Не ожидал. Вообще-то конечно… Я рад. Но… не ожидал, честно скажу.