Беглянка - Элис Манро

– На Энн? Да. То есть не уверена. Но, кажется, да. По-моему, да. Да.

Сара подала голос с заднего сиденья:

– Чудесно было бы куда-нибудь заехать и взять по мороженому, правда?

– Мороженое возьмем дома, из холодильника, – отозвался Сэм. И добавил вполголоса, обернувшись к Джулиет и неприятно ее поразив: – Заедешь с ней куда-нибудь перекусить, так она целый спектакль устроит.

Стекла по-прежнему были опущены, в машину залетал теплый ветерок. Стоял самый разгар лета – на западном побережье, по наблюдениям Джулиет, такого времени года не существовало. На горизонте, вдоль полей, густо росли деревья, их тени казались иссиня-черными пещерами, а перед ними простирались посевы и луга, переливающиеся золотом и зеленью в ярких лучах солнца. Сильная молодая пшеница, ячмень, кукуруза, бобы – прямо глаза слепило.

– О чем вы там совещаетесь, – спросила Сара, – на переднем сиденье? Нам тут из-за ветра ничего не слышно.

– Ни о чем, – ответил Сэм. – Я просто спрашиваю Джулиет, рыбачит ли ее парень, как прежде.

Эрик много лет зарабатывал на жизнь ловлей креветок. Но когда-то он учился на медицинском. Его исключили, когда он сделал аборт одной своей знакомой (не подруге). Операция прошла хорошо, но утаить эту историю не удалось. Джулиет собиралась рассказать об этом родителям, полагаясь на либеральность их взглядов. Может, ей хотелось дать им понять, что Эрик – образованный человек, а не простой рыбак. Но кому какое дело, особенно сейчас, если даже Сэм вознамерился стать зеленщиком? К тому же либеральность тоже имеет свои пределы.

Ассортимент товаров Сэма включал не только свежие овощи и ягоды. Джем, соки в бутылях, приправы – все это готовилось на домашней кухне. В первое утро, проснувшись в родительском доме, Джулиет стала свидетельницей заготовки малинового варенья. Руководила процессом Айрин: блуза ее промокла не то от пара, не то от пота и прилипала к спине между лопаток. Время от времени Айрин бросала быстрый взгляд на телевизор, который выкатили в коридор черного хода и поставили у дверей кухни, даром что перегородили дверь в столовую. Шла утренняя передача для детей – мультфильм про лося Бульвинкля[11]. Время от времени Айрин от души хохотала над проделками героев, и Джулиет негромко подхихикивала, вторя ей исключительно из вежливости. Айрин будто не слышала.

Им пришлось расчистить пятачок на кухонной столешнице у плиты, чтобы Джулиет смогла приготовить завтрак: сварить и размять яичко для Пенелопы и сделать кофе с гренками для себя.

– Поместитесь? – с подтекстом спросила Айрин, как будто Джулиет была незваной гостьей с непредвиденными потребностями.

На руках Айрин, от локтя до кисти, чернели тонкие волоски. И на скулах, вдоль ушей, тоже.

Она искоса наблюдала за каждым движением Джулиет, смотрела, как та щелкает выключателями плиты (не сразу вспомнив, какой из них соответствует какой конфорке), как вылавливает из кастрюльки и очищает от скорлупы яйцо (скорлупа как назло поддавалась плохо и отходила не пластинами, а буквально крупинками), как выбирает блюдечко, с которого можно покормить Пенелопу.

– Оно у ней на пол упадет, – сказала Айрин о фарфоровом блюдце. – У вас что, пластмассовой тарелки нету?

– Я буду следить, – заверила Джулиет.

Оказалось, у Айрин тоже есть дети. Трехлетний мальчик и девочка чуть младше двух лет. Тревор и Трейси. Их отец погиб прошлым летом в результате несчастного случая на птицеферме, где он работал. Айрин была на три года моложе Джулиет – ей исполнилось только двадцать два года. Джулиет узнала о детях и муже Айрин из ответов на свои вопросы, а возраст их вычислила сама из дальнейшего разговора.

Когда Джулиет сказала: «Мои соболезнования», имея в виду несчастный случай и стыдясь как грубого вторжения в личную жизнь Айрин, так и своего лицемерного сочувствия, та отозвалась:

– Ага. И аккурат на мое рожденье, когда мне двадцать один стукнуло. – (Будто из несчастий можно собирать коллекцию, как из подвесок на браслете.)

Пенелопа насытилась, Джулиет усадила ее на бедро и понесла наверх.

На полпути она внезапно вспомнила, что не вымыла блюдце.

Оставить ребенка было негде: Пенелопа еще не умела ходить, но ползала очень шустро. На кухне, где кипела вода в стерилизаторе, бурлило варенье и сверкали разделочные ножи, ее невозможно было оставить без присмотра; просить же Айрин приглядеть за девочкой было бы, по мнению Джулиет, чересчур. А сегодня утром, едва проснувшись, Пенелопа опять отвергла дружбу Сары. Поэтому Джулиет отнесла малышку по внутренней лестнице в мансарду, захлопнула дверь, усадила дочку на порог, а сама начала поиски старенького детского манежа. К счастью, Пенелопа привыкла играть на пороге.

В доме было два этажа; комнаты, хотя и с высокими потолками, теснотой напоминали коробки, – во всяком случае, так теперь казалось Джулиет. Под островерхой крышей можно было расхаживать по мансарде в полный рост. В детстве Джулиет так и делала. Прохаживалась туда-сюда и рассказывала вслух какую-нибудь историю из книжки, внося в нее собственные изменения или добавления. Танцевала – да-да, и танцевала – перед невидимой публикой. В действительности ее представления видели только неодушевленные предметы: старая мебель (сломанная или просто впавшая в немилость), пыльные сундуки, неподъемная шуба из бизоньей шкуры, скворечник (давным-давно подаренный Сэму учениками, но так и не облюбованный ни одним скворцом), немецкая каска, которую отец Сэма будто бы принес с полей Первой мировой, и любительская картина, с непредумышленной комичностью изображающая крушение лайнера «Эмпресс оф Айрленд»[12]в заливе Святого Лаврентия (с палубы сыпались за борт палочные человечки).

А среди этого хлама – прислоненная к стене репродукция картины «Я и деревня». На видном месте – ее даже не пытались спрятать. Почти не запыленная: стало быть, оказалась тут совсем недавно.

В результате недолгих поисков Джулиет нашла манеж. Тяжелый, красивый, с деревянным дном и ограждением из веретенообразных столбиков. Нашла и коляску. Сэм и Сара ничего не выбрасывали, надеясь на второго ребенка. У Сары был как минимум один выкидыш. Когда воскресным утром из родительской спальни доносился смех, Джулиет казалось, что в дом тайно прокралось нечто чуждое, постыдное, враждебное ей самой.

Коляска была раскладная, из тех, что превращаются из лежачих в сидячие. Джулиет совсем об этом забыла – а может, никогда и не знала. Вся в пыли, обливаясь потом, она возилась с этой конструкцией. Подобные задачи давались ей кровью: справиться с каким бы то ни было механизмом никогда не получалось с первой попытки. Проще было бы перетащить эту махину вниз и позвать работавшего в огороде Сэма, но ее остановила мысль об Айрин. Айрин. Пронзительные светлые глаза, оценивающие косые взгляды, расторопные руки. Настороженность, с оттенком чего-то такого… даже не сказать, что пренебрежения. Джулиет затруднялась подобрать нужное слово. Безразличие, смешанное с непримиримостью, как у кошки.