Еще одна блондинка - Сандра Мэй

– Знаешь, что...

– Не ругайся, не ругайся, ну, пожалуйста! Это же Анжелика – королева ангелов! Неужели не читал?

– Я тебя... я тебе...

– Ну, Джон, ну не злись, ты очень смешной, когда злишься, у тебя глаза становятся, как у пекинеса.

– Как у кого?!

– У пекинеса. Им нельзя злиться, потому что у них глазки выскочить могут, я один раз видела, а вообще они очень милые собачки. На коврик с ножками похожи.

– Я... похож на коврик с ножками?!

– Нет, просто у тебя сейчас тоже глазки выскочат. Ты поверил, да? Испугался?

Он с шумом выдохнул воздух и откинулся на спинку сиденья, испытывая сильнейшее желание выпить виски. Неразбавленного. Тем временем его беспокойное наследство уже переключилось на другое. Теперь Жюльетта стояла на коленях, к нему спиной, облокотившись на соседнее с Мерчисоном кресло, и увлеченно расспрашивала шофера о датчиках и рычажках, расположенных на приборной доске. Самое интересное, что старый танкист охотно ей отвечал, и, видимо, оба испытывали от беседы искреннее удовольствие. Джон ослабил узел галстука, потом подумал – и совсем содрал его с шеи.

Примерно через час она заснула, как засыпают маленькие дети: мгновенно и крепко, свернувшись калачиком и подложив под щеку ладошку. Румянец окрасил нежные щеки, губы были полуоткрыты, а ресницы оказались густыми и длинными, едва ли не до середины щеки. Джон вдруг почувствовал, как теплая волна неведомого доселе чувства заливает его сердце. Почему-то именно сейчас он по-настоящему понял, что отвечает за эту девочку, так доверчиво спящую напротив него. И еще. Ему очень хотелось прикоснуться к ней. Провести пальцем по нежной щеке. Отвести упавший на глаза золотой локон. Услышать ее легкое дыхание, ощутить его душистое тепло на своих губах...

Вместо всего этого он просто снял пиджак и осторожно укрыл Жюльетту. Она заворчала и нахмурилась во сне, но тут же завернулась в пиджак и заснула еще крепче. Джон недрогнувшей рукой открыл мини-бар и достал непочатую бутылку виски.

Мерное движение машины укачало его, и Джон Ормонд заснул вслед за своей подопечной, продолжая сжимать в руке пустой бокал. Сначала ему снилось море, потом луга вокруг замка, по которым ходили серо-зеленые волны травы... Потом ему стало сниться, что он скачет по этим волнам на коне, причем все быстрее и быстрее. Вот уже небо и земля слились воедино, и ветер бьет в лицо от бешеной скачки... А вот Мерчисон, он сидит и восторженно хлопает себя по коленкам руками, причем обеими, так что непонятно, кто же держит руль?

Еще через пару секунд сон испарился, и все разъяснилось. Мерчисон сидел на пассажирском сиденье, вполоборота к Джону. Он действительно хлопал руками по коленкам и восторженно ухал, а за рулем – за рулем сидела эта зеленоглазая ведьма!

Первым желанием Джона было рявкнуть на них обоих, но потом он просто посмотрел в окно и понял, что это было бы несколько неосмотрительно.

«Бентли» – машина тяжелая и обстоятельная. Испокон веку на ней ездили только важные особы, которым лихачить не пристало, но на самом деле мощный мотор способен выжимать скорость до двухсот миль в час. Хотя почему ДО? Именно двести. По крайней мере, сейчас об этом свидетельствовал спидометр. Беда в том, что «бентли» очень тяжел, на нем нельзя резко тормозить и не рекомендуется выписывать на дороге кренделя. Можно не вырулить...

Джона привел в чувство восторженный вопль Жюльетты:

– Нет, ну что за ласточка! Дядя Мерчи, я влюблена в нее! Давайте назовем ее Агнессой? Давай, милая, давай!

Джон откашлялся, чтобы ненароком не напугать зарвавшихся преступников, и кротко поинтересовался:

– Почему Агнессой?

– А? Ты проснулся? Потому что Агнессой звали единственную женщину-пирата. То есть женщин было много, но капитаном была только Агнесса Бургундская.

– Понятно. Тогда давайте назовем ее Жюльеттой.

– Правда? Джон, ты серьезно?

Дрянная девчонка вознамерилась обернуться, и Джон мысленно застонал, но в глубине души вынужден был признать: дядя Гарри отлично ее выучил. Вела она абсолютно профессионально, чувствуя машину и не напрягая рук. Через минуту она сбросила скорость, и Мерчисон одобрительно хмыкнул.

– Отлично, мисс Жюли. Вы получите права с закрытыми глазами. Это я вам говорю, а я за рулем сорок лет, начинал на танке.

Джон возвысил голос.

– Ничего, что я тут сижу, мои дорогие? Я вам не мешаю?

– Что ты!

– Простите, милорд.

– Только не вздумай ругаться! Я перелезла и силой отобрала у дяди Мерчи руль.

– Да нет, милорд, ну вы ж сами видите, девчонка... то есть молодая мисс... водит как бог!

Дядя Мерчи. Девчонка. Как бог. Начинал на танке. С ума сойти можно.

Джон решительно потребовал восстановить статус-кво, и вскоре Мерчисон свернул на узкую, идеально заасфальтированную дорогу, ведущую к замку. Жюльетта успокоилась – то есть видимо успокоилась, потому что сидела прямо, зажав ладони между коленями. В душе Джона зародилась робкая надежда, что она волнуется перед встречей с замком и его обитателями...

Тетя Гортензия, в элегантном брючном костюме и почему-то в тирольской шапочке с пером, встретила их на крыльце. Поодаль выстроился весь штат прислуги во главе с представительным и незыблемым, как сама английская монархия, дворецким Бигелоу, отцом молодого Джеймса. Сам молодой Джеймс, несчастная жертва шантажа, маячил на заднем плане. Снорри Стурлуссон серо-бурым изваянием сидел на нижней ступеньке, свесив на сторону малиновый язык и завершая собой скульптурную композицию «Добро пожаловать в Форрест-Хилл».

Джон помог Жюльетте выйти из машины и торжественно подвел ее к лестнице. Жюльетта шла мелкими шажками, опустив глаза и являя собой образец ангельского поведения. Беспокойство шевельнулось в душе молодого графа, но Джон не внял этим шевелениям.

– Тетя, позволь представить тебе нашу гостью и нового члена семьи Жюльетту Арно, воспитанницу дяди Гарольда.

– Здрасти.

– Добро пожаловать, мое милое дитя. Форрест-Хилл рад встрече с такой милой и очаровательной девушкой. Надеюсь, вам у нас будет хорошо и вы очень скоро почувствуете себя как дома, ведь этот замок на протяжении многих веков был родовым гнездом нашей семьи, куда теперь войдете и вы, чему я очень рада, ибо...

Что тетя Гортензия собиралась сказать дальше, осталось тайной навеки, потому что милая и очаровательная девушка вскинула глаза, застенчиво улыбнулась и громко сказала:

– Тетечка Гортензия, я дико извиняюсь, но где у вас здесь сортир? Я уже час, как страшно хочу писать!

Немая сцена. Занавес.

Месяц спустя. Форрест-Хилл.

– Алло! Алло, мэтр? Это Джон Ормонд. Я говорю, Джон Ормонд! Из Англии. Здравствуйте. Я вас не разбудил? Простите. Почему шепотом? Обстоятельства. Нет, я совершенно здоров. Да, благодарю вас. Ей тоже поклон. И ее сыну. Сейчас, одну секунду, я только посмотрю... Нет, ничего. Показалось. Мэтр, я звоню по очень важному поводу. Мне срочно нужны дядины бумаги. Все. Почему срочно? Потому что это вопрос жизни и смерти. В определенном смысле. Считайте, что я умираю от любопытства.