Мнемозина, или Алиби троеженца - Игорь Соколов

Так, водитель Германа Владик дал показания, что шеф заставлял его в машине заниматься онанизмом, за чем сам наблюдал с огромным удовольствием и заплатил ему за это неплохие деньги.

Также его секретарша, еще совсем молодая девушка, призналась, что ее шеф неоднократно уговаривал ее оголять ягодицы, по которым с нескрываемым восторгом хлестал специальной кожаной плеткой, за что она постоянно получала солидную надбавку к своей зарплате.

Мнемозина эти откровенные факты восприняла почти безо всякого удивления, да к тому же и огорчаться ей было вредно, так как от меня она была уже беременна!

Я быстро почувствовал, что беременность – это большой козырь, как в руках женщин, так и мужчин, в зависимости от того, кто кого хочет сделать своим супругом или укрепить свой брак!

В конкретном случае это козырь был в моих руках, ибо давно уже понял, что только дети по настоящему могут связать двух супругов, и как желание увидеть в них свое будущее и продление рода, и как общая любовь к ним, и голос их крови, объединяющийся в одном живом создании!

Кроме всего прочего нас объединил секс! Мнемозина постепенно поняла, что главное это не мой возраст и не моя внешность, а то удовольствие, которое я ей приношу, когда физически обладаю ею и завершаю сам акт нашим общим оргазмом!

Когда человек кричит в момент физического наслаждения и уже не помнит сам себя в момент близости, то потом, даже, несмотря на отсутствие любви, он наполняется к тебе глубочайшей благодарностью!

Как, однако, бывает легко перевернуть весь мир одним движением плоти! Изо дня в день, приобщая свою Мнемозину к сексу, я заметил, что она настолько осмелела, что обращается со мной уже как с подопытным кроликом.

Ее молодое горячее любопытство, как и жадное, до грехов тело, все чаще и чаще требовало любви, если так можно назвать наш секс.

Я овладевал Мнемозиной сзади, спереди, сбоку, лежа на письменном столе или в ванной, заполненной водой, стоя возле камина, напротив огня, абсолютно все возбуждало и притягивало ко мне Мнемозину.

Любая вещь, предмет вовлекались в хоровод наших безумных совокуплений!

Возможно, это объяснялось тем, что период полового созревания Мнемозины совпал с периодом ее активного полового увлечения.

Правда, вся наша чувственная психопатия длилась совсем недолго, после двух недель активной половой жизни Мнемозине стало неожиданно плохо, и мой знакомый врач-гинеколог Новоселов запретил нам заниматься сексом во имя сохранения будущего плода.

Тогда Мнемозина превратилась в дикую кошку, она каталась по постели, испытывая страшный зуд во всем теле.

Ее влагалище зудело, чесалось, как человек, не мывшийся годами.

Проникнувшись к ней сочувствием, я приучил ее к оральному сексу.

Теперь стоило мне только расстегнуть на брюках ширинку, как Мнемозина тут же хватала мой фаллос нежными губами!

Она удивительно легко овладела этим изящным искусством, чарующими прикосновениями губ извлекать из моей флейты прелестные звуки.

– О, ты меня спас, – шептала потом она, выделяя из себя слезы наивной детской благодарности…

Она почти не подозревала, что мне может быть тоже хорошо от ее чудных прикосновений. Через неделю из кругосветного турне вернулись родители Мнемозины.

По вполне понятным причинам Мнемозина в аэропорт поехала встречать их одна. Она решила, что так будет лучше, что сначала она должна их постепенно подготовить, а потом уже и обрадовать в кавычках, она так и сказала – обрадовать в кавычках, давая мне понять, что для ее родителей наш брак будет чудовищным сюрпризом!

Впрочем, я и сам это чувствовал.

Слишком большая разница в возрасте между нами, плюс моя смехотворная зарплата и пенсия по сравнению с тем богатством, которое досталось Мнемозине, как бы по наследству от ее чокнутого супруга, все это вместе выглядело ужасно неправдоподобной насмешкой над ее еще вполне молодыми родителями.

Все-таки они были моложе меня на двадцать три года, сама Мнемозина моложе меня на сорок три!

Главное, о чем мы договорились с Мнемозиной, не посвящать их в тайну уже закрытого следствия по подозрению Мнемозины в совершении покушения на убийство ее бывшего супруга и уж тем более не говорить им, что именно я был судмедэкспертом по этому делу, после чего сразу же ушел на пенсию.

Думаю, этот договор еще более укрепил наш брак, к тому же любая тайна очаровывает людей их собственным молчанием, а в ожидании намечающейся бури коллективное молчание выглядит намного солиднее!

Надо сказать, что нетерпеливая Мнемозина, как только увидела своих родителей в аэропорту, так сразу им все и выложила. Разумеется, о следствии не было ни звука, но и того, что она им рассказала, было вполне достаточно, чтобы Леониду Осиповичу потребовалась скорая медицинская помощь.

Как потом мне объяснила Мнемозина, у ее родителей при встрече были такие глупые и счастливые лица, что ей сразу захотелось внести в их чересчур удачливый облик кое-какие существенные изменения!

Однако при виде меня их шоковое состояние сменилось впечатлительным приступом ярости.

– Да он же тебе в прадеды годится! – заверещала Елизавета Петровна, сотрясая в своих мучительных объятиях не менее удивленного Леонида Осиповича.

– Дочка, этот старый хрыч и есть твой муж, – прошептал изрядно потрясенный Леонид Осипович, хотя очень вскоре он только охал, сидя на диване и закатывая к потолку свои мутные от слез глаза.

Временами мне казалось, что они нарочно притворяются больными и сумасшедшими, чтобы образумить свое половозрелое детище.

Они никак не могли понять, что нас с нею объединяет, в то время как нас с самого начала объединила одна криминальная тайна, тайна, которая быстро растворилась в другой сакральной тайне нашего проникновения друг в друга, когда я вдруг неожиданно превратился для Мнемозины в первооткрывателя ее таинственных глубин, где всякий человек превращается в волшебного зверя, и лишь впоследствии, сойдя с небес на землю, и возвращаясь снова в естество, я остаюсь ее любимейшей игрушкой.

– Это же просто наглость, соблазнять совсем еще неопытного ребенка! – тяжко вздыхал Леонид Осипович, сидя на диване и посасывая валидол.

– Да еще, какая наглость! – орала Елизавета Петровна, брызгая на всех слюной, как припадочная.

– Кажется, она была замужем, – я поглядел на Мнемозину и улыбнулся, а она поглядела на меня, и тоже многозначительно улыбнулась.

– А вы, значит, уже и проверили! – злорадно ухмыльнулась Елизавета Петровна.

Улыбка с лица Мнемозины тут же исчезла. Она пыталась что-то сказать матери, но только хватала воздух раскрытым ртом, почти как у меня, в первый раз в кабинете, когда я ей внезапно овладел.

Постепенно я обратил свой взгляд в окно.

Почти всегда, когда на меня кто-то производит плохое впечатление, я инстинктивно ищу реальности в любом другом предмете! За окном в счастливом одиночестве бродил по подоконнику старый воробей. Втайне я ему уже завидовал. Простота его незатейливой жизни поражала меня отсутствием каких-либо проблем.