Бог. История человечества - Реза Аслан

Частично это связано с его уникальностью. Нужно понимать, что монотеизм определяется не как почитание только одного бога: такая система называется монолатрией и гораздо более распространена в истории. Монотеизм – это почитание одного бога и отрицание всех остальных богов. Он требует от верующего считать всех остальных богов ложными. А если все остальные боги ложные, то любые истины, основанные на вере в этих богов, тоже ложные. Монотеизм отвергает саму возможность существования субъективной истины, что объясняет, почему, как в случае с Эхнатоном, монотеистические системы часто должны устанавливаться силой, чтобы преодолеть естественные верования и убеждения людей.

Эхнатон не просто хотел заставить подданных почитать своего бога и не верить в остальных. Во время его правления форма множественного числа слова «бог» была исключена из египетского словаря. Таким образом, само слово «бог» перестало существовать как слово в языке египтян. Искореняя многобожие как мыслительную категорию, Эхнатон утверждал, что теперь существует лишь один истинный путь к пониманию природы Вселенной [11].

Заратустра не обладал военной мощью фараона и не мог физически заставить людей признать его правоту единственно возможной. Но и он объявлял своего бога единственным источником человеческой морали – «истинным Создателем Правды и Добра». Он утверждал, что Ахурамазда будет судить каждого человека на земле по его мыслям, словам и делам, а затем вознаграждать или наказывать его после смерти. Это была исключительная идея. Представление о рае и аде – а Заратустра фактически рассказывал именно об этом – стало беспрецедентным в истории человеческой духовности. До того времени большинство древних людей просто полагали, что мир мертвых – это продолжение мира живых: воин в этой жизни будет продолжать биться и в следующей; крестьянин на земле продолжит распахивать поля и на небесах. Мораль не играла никакой роли в загробной жизни человека. Заратустра отказался от этой идеи, заявив, что этичность наших действий на земле (о которой может судить лишь его бог) будет иметь последствия в следующей жизни в форме вечного вознаграждения или вечного наказания [12].

И хотя уникальная природа монотеизма может объяснить отказ людей воспринимать его, основная причина, по которой монотеизму многие тысячелетия не удавалось пустить корни в нашем религиозном сознании, состоит в том, что идея единого бога вступает в противоречие с нашим повсеместным желанием очеловечивать божественное.

В сложных политеистических системах Месопотамии, Египта, Ирана и Греции, о которых мы уже говорили, наше врожденное и бессознательное желание переносить человеческие качества на богов могло распространяться на множество божеств, так что в итоге каждой добродетели и каждому пороку могло соответствовать по богу. Так у нас появились боги для различных вариантов любви и похоти (Иштар в Месопотамии, Кама у индоевропейцев, Эрос и Афродита в Греции); боги, иллюстрирующие нашу страсть к войнам и насилию (Инанна, Анхур, Индра, Арес); боги, отражающие наши материнские (Хатхор и Гера) и отцовские (Осирис и Зевс) качества, и т. д.

Однако представление о едином боге, который воплощает в себе все наши добродетели и пороки, все качества и атрибуты разом, было попросту чуждо древнему человеку. Как может бог быть одновременно отцом и матерью? Как один бог мог сотворить сразу свет и тьму? Древние люди очень даже признавали наличие у себя таких противоположных качеств. Но, судя по всему, они предпочитали четко разделять своих богов по атрибутам, чтобы было удобнее просить их о конкретных одолжениях или услугах.

Борясь с этим ощущением, Эхнатон заявлял, что все остальные «боги» и приписываемые им атрибуты – это лишь отражения Атона и его атрибутов. «Ты один, – воспевал фараон своего бога, – но ты имеешь множество форм: ты восходишь и сияешь, ты отходишь и приближаешься; ты существуешь в миллионах форм». Но, кажется, такое объяснение подданных не устраивало.

Заратустра придумал более гибкое решение проблемы, преобразовав древних богов политеистического Ирана в первых в истории религии «ангелов» и «демонов». Боги, отражавшие добродетели людей, стали ангелами, а те, в ком воплощались наши пороки, – демонами. Но и это арийцев не устроило, и через сотни лет после смерти Заратустры маги вернули почти всех богов древнего Ирана в свой обновленный вариант зороастризма.

Однако древние люди с готовностью принимали существование единого всемогущего и всеобъемлющего Верховного бога, который выступал как верховное божество в пантеоне более мелких божеств, которые, впрочем, также были достойны почитания. Эта религиозная система называется генотеизмом. Она быстро стала доминирующей формой выражения духовности не только на древнем Ближнем Востоке, но и почти во всех мировых цивилизациях [13].

Причины успеха генотеизма можно отнести к одному из неизбежных последствий нашего бессознательного стремления очеловечивать божественное: восприятие божественного сквозь призму человеческого побуждает нас представлять себе мир богов как возвышенное отражение нашего. Царство небесное отражает царство земное, его общественные и политические институты. И поскольку наши земные институты изменяются, то же происходит и на небесах.

Пока мы жили небольшими кочующими родовыми общинами охотников и собирателей, мы считали, что мир иной – это сказочная версия нашего мира: он кишит стадами ручных животных, которых пасет Властелин животных и которых легко убивать. Когда мы поселились в маленьких деревнях и стали растить себе пищу, а не охотиться на нее, Властелин животных уступил место Матери-Земле, а небесное царство стало восприниматься как место, где боги плодородия вечно снимают урожай. Когда маленькие деревни стали независимыми городами-государствами, в каждом из которых появилось собственное племенное божество, находящееся в вечном конфликте с остальными, небо стало вместилищем пантеона явно воинственных богов, божественных покровителей соответствующего земного города. А когда города-государства слились в обширные империи, управляемые могущественными царями, появилась иерархическая организация богов, которая отражала новый порядок на земле.

Для этого явления есть свой термин – политикоморфизм, или «обожествление земной политики». И по сей день это одно из основных качеств почти любой религиозной системы мира.

Краткий экскурс в историю Месопотамии хорошо проиллюстрирует то, как работает политикоморфизм и почему он так часто приводит к генотеизму. В IV тысячелетии до н. э., во время становления месопотамской цивилизации, цари не обладали всей полнотой земной власти. Она находилась в руках «общего собрания», которое включало в себя всех свободных мужчин города-государства – «людей старых и молодых». Собрание служило судом, регулирующим гражданские и уголовные вопросы. Оно имело право улаживать споры с другими городами-государствами, а если переговоры не удавались, оно могло объявить войну соседям. Оно даже могло выбирать и смещать царей [14].

Весьма демократическая природа древней месопотамской цивилизации, как уже было показано в предыдущей главе, отражалась в ранних месопотамских представлениях о небесных порядках. Возьмем миф об Атрахасисе. Здесь боги явно организованы по «демократическому» принципу. У них тоже есть совет – «божественное собрание»: они собираются на огражденном дворе Энлиля и обсуждают небесные и земные проблемы. Будучи «величественными существами», они сначала приветствуют коллег по пантеону, болтают и обнимаются. Они едят, наполняют чаши вином, а потом, когда беседы окончены, переходят к обсуждению вопросов Вселенной. Ни один бог не имеет права пойти против решения этого божественного собрания, хотя порой кто-нибудь это все же делает: например, Энки тайно спас Атрахасиса при потопе.