Лунная миля - Деннис Лихэйн

— Она и вправду у нас в долгу, — сказал я.

— Еще как. — Она взглянула на часы. — Сейчас звонить уже поздно, завтра с утра попробую. Вечером узнаешь, есть у тебя партнер или нет.

— Очень мило с твоей стороны, — согласился я, — но денег мы с этого не получим никаких. А нам как раз они-то и нужны. В принципе что-нибудь найти всегда можно. Я не знаю, может, в порту работа есть — фуры разгружать, или там… — Я замолчал, ненавидя сквозившее в моем голосе отчаяние.

Я откинулся на спинку дивана, уставился на плевки мокрого снега, бьющие по оконному стеклу, вьющиеся вокруг телефонных проводов, танцующие в свете уличных фонарей. Взглянул на свою жену:

— Мы же разоримся к чертовой матери.

— У нас на это дело уйдет пара дней, максимум — неделя. И если за это время «Дюхамел-Стэндифорд» позвонят и предложат тебе новое дело, ты возьмешься за него, а про это забудешь. Но пока — попробуй разыскать Аманду.

— Разоримся и будем стоять в очереди за бесплатным супом.

— Ну, значит, будем питаться бесплатным супом, — подвела итог Энджи.

До своего исчезновения три недели назад Аманда Маккриди посещала школу для девочек имени Кэролин Говард Гилман. Здание школы находилось в Кембриджпорте, в проезде за Мемориал-драйв, чуть ниже Массачусетского технологического по течению реки Чарльз. Изначально Гилман была школой для дочерей аристократов и прочих сливок общества. Ее основатели в далеком 1843 году обещали «превратить вашу дочь в юную леди, обладающую безупречными светскими манерами. В день свадьбы ее будущий муж пожмет вам руку, благодарный за то, что ему досталась столь образованная и воспитанная жена».

С тех пор школа Гилман слегка изменилась. Учились там по-прежнему дочки обеспеченных родителей, но вот славились они не столько воспитанием и манерами, сколько полным их отсутствием. Если у вас хватало денег и связей, чтобы устроить чадо в Уинзор или Сент-Пол, но у самого чада напрочь отшибло всякую охоту учиться или, не дай бог, имелись отклонения в поведении, последним приемлемым вариантом для вас оставалась Гилман.

— Как бы нас ни превозносили в этом качестве, мы вовсе не «школа коррекции», — рассказывала мне директор, Май Нгьем, пока мы шли к ее кабинету. — Мы предпочитаем считать себя последним оплотом нормального школьного образования. Многие из наших выпускниц поступают в колледжи Лиги Плюща или Семи Сестер; разница только в том, что их путь чуть менее традиционен, чем у остальных школьниц. А поскольку мы знаем, что делаем, то проблем с финансированием не возникает и мы можем себе позволить брать под свое крыло умных девушек из не самых привилегированных слоев общества.

— Таких, как Аманда Маккриди.

Май Нгьем кивнула и провела меня в свой кабинет. Ей было лет тридцать с небольшим — низкого роста, с длинными, иссиня-черными волосами, она двигалась так, словно пол под ее ногами был мягче и глаже, чем тот, по которому ступал я. Одета она была в белоснежную блузку и черную юбку. Усаживаясь за стол, она указала мне на кресло.

Когда Беатрис позвонила ей прошлым вечером, чтобы договориться об этой встрече, Май поначалу заколебалась, но я по своему опыту знал, что разрушать сомнения Беатрис удавалось довольно быстро.

— Беатрис — та мать, какой у Аманды не было, а должна была быть, — сказала Май Нгьем. — Святая женщина.

— Вот с этим спорить не стану, так и есть.

— Вы только не обижайтесь, но, пока мы разговариваем, мне еще кое-что надо сделать. — Май Нгьем скривилась, кивнула в сторону монитора и щелкнула по паре клавиш на клавиатуре.

— Ничего страшного, — улыбнулся я.

— Нам позвонила мать Аманды, сказала, что дочери придется пропустить пару недель занятий — она уехала навестить отца.

— Я и не подозревал, что она вообще знала, кто ее отец.

Май на секунду оторвала свои темные глаза от монитора и невесело ухмыльнулась:

— Ничего она не знает. И вся история Хелен — вранье от первого до последнего слова, но у нас руки связаны. Мы и вмешаться-то можем только в том случае, если родители склонны к насилию по отношению к ребенку и у нас есть документы, это подтверждающие. В противном случае нам только и остается, что верить им на слово.

— Как вы считаете, могла Аманда сбежать из дома?

Она задумалась, затем покачала головой.

— Убегать не в ее духе, — ответила она. — В ее духе получать награды, побеждать в конкурсах и в конце концов добиться стипендии для поступления в отличный колледж. Преуспевать. Вот это больше похоже на Аманду.

— Значит, здесь она преуспевала?

— В плане учебы? Безусловно.

— А помимо учебы?

Ее глаза вернулись к экрану, она одной рукой набрала несколько фраз на клавиатуре.

— Что конкретно вас интересует?

— Все. Все что угодно.

— Не совсем понимаю, что вы имеете в виду.

— Похоже, с мозгами у нее был полный порядок.

— Более чем.

— Не истеричка?

— Нет, она очень разумный ребенок. Крайне.

— Хобби?

— Прошу прощения?

— Хобби. Чем она увлекалась помимо того, что была крайне разумной?

Щелкнув по клавише, директриса откинулась на спинку кресла. Постучала ручкой по столу, взглянула на потолок.

— Она любила собак.

— Собак.

— Любых, любого размера и породы. Помогала в питомнике в Восточном Кембридже. Добровольная работа — необходимое требование для получения хорошего аттестата.

— А как насчет отношений с одноклассницами? Она ведь совсем из другого мира. Здесь школьницы водят папины «лексусы», а ее предок даже на Магнитку расщедриться не смог.

Она кивнула:

— Если я правильно помню, поначалу некоторые одноклассницы ее невзлюбили. Издевались, что у нее украшений никаких нет, дразнили из-за одежды.

— Одежды?

— Нет-нет, не поймите меня неправильно, все было в рамках дозволенного. Но она одевалась в дешевых магазинах, а не в дорогих бутиках. Темные очки — купленные в супермаркете «Полароид», а не «Мауи Джим» или «Дольче и Габбана», как у ее одноклассниц. Сумочка оттуда же…

— А у других — «Гуччи».

Она улыбнулась и покачала головой:

— Скорее «Фенди» или «Марк Джейкобс», может «Джуси Кутгар». «Гуччи» они начинают носить чуть позже.

— Прискорбно сознавать, насколько я отстал от моды.

Снова улыбка:

— Вот в этом-то все и дело — мы с вами можем шутить по этому поводу. Для нас это все глупости. А для пятнадцати-шестнадцатилетних подростков?

— Вопрос жизни и смерти.