Как делать погоду - Улья Нова

– А вот перед тобой сидит юноша, который уверяет, будто дедушка Дыдылдин жив-здоров. И с минуты на минуту явится к нам сюда. Вот мы и выясним у старого сумасброда, на самом деле он управляет погодой или это вранье и бред. – Усмехнувшись, главный редактор что-то застрочил в ноутбуке.

– Это не бред, – неожиданно для самого себя выпалил я. И, стараясь не обращать внимания на дребезжащую тишину, невозмутимо добавил: – Василь Василич – настоящий. Я – свидетель. Три дня назад он у меня на глазах веником устроил снегопад. Он не только умеет говорить разными голосами, но в зависимости от настроения меняет цвет глаз. Зайдите на его сайт, и вы убедитесь, что на некоторых фотографиях у него глаза синие, на других – карие, на третьих – бесцветно-серые. Это не какие-нибудь линзы. И не фотошоп…

Озадаченный зам, пятидесятилетний поэт, поудобнее устроившись на изумрудном диване, связал руки на груди узлом и принялся изучать меня исподлобья. Тетушка, натянув валенки вместо туфель, примостилась на раскладном стуле, составила мысы вместе, пятки врозь. И выжидающе замерла. Акула журналистики что-то настороженно наблюдал на экране. Я сидел на шатком стуле возле окна, не подавая виду, что волнуюсь. Все мы вслушивались в тишину сумеречного, овеваемого сырыми сквозняками коридора редакции. Отряд из шестидесяти трех заводных индюков, которых я уже успел сосчитать на овальном столе для редколлегий, казалось, тоже с надеждой ждал вместе с нами. Разглядывая трещину в уголке оконного стекла, я потихоньку терял надежду. С каждой минутой становилось ясно: целитель московских птиц все же обиделся и не придет.

Накануне вечером, радостный и взволнованный, я звонил ему, чтобы сообщить:

– Начальник! Дела продвигаются! Завтра к трем часам нас ждут в редакции. Я туда позвонил и наткнулся на главного редактора. Представился журналистом, сказал, что готов сделать с вами интервью. Главный редактор ничего не понял. Помолчал, записал мой телефон и бросил трубку. И вот три минуты назад, представляете, позвонила его секретарша. Она очень просила передать, что главный редактор согласен, он просто думает очень медленно и обстоятельно. У него мышление такое особое – фрагментарное, я это узнал из его последнего интервью. Так вот, до главного редактора дошло. Он не раз слышал о вас в 90-е годы и требует завтра же прийти. Говорят, если все сложится, он готов посвятить управлению погодой февральский номер журнала «Индюк». – Распираемый от гордости, я замолчал, ожидая причитающиеся мне похвалы.

– Это что же получается? – пролепетал маг и чародей в ответ. – Это ты, опутанный, решил Василия Васильевича Дыдылдина бросить индюкам на осмеяние! – Он закашлялся. И осипшим голосом грозно продолжил: – Это ты колдуна всесоюзного значения хочешь отдать сатире и юмору для опытов! Вот что скажу: не выйдет! Я просил сказки сочинять, чтобы люди помнили, что живет в Выхине неунывающий и отважный волшебник. Я хотел развернутую статью в «МелсХелс». А шутить над собой не дам. Повелитель ветров Дыдылдин погоду делает серьезно, ответственно и комиков не уважает. Никуда не пойду. И прямо сейчас за неуважение ваше, люди, сделаю повсюду метель.

Будто в подтверждение его словам за окном дунуло так, что стекла задребезжали. Угрожающе замельтешил снег. Пушистые хлопья и порывы ветра согнали нахохленных голубей с карниза, безжалостно осыпали выгнувшиеся от мороза стекла. Целый вечер мы препирались с обиженным колдуном. Я звонил ему и пытался объяснить, что «Индюк» – именно то, что нужно. Возможно, в этом журнале нам дадут простор, разрешат публиковать сказки. Не дослушав, он бросал трубку. Тогда я звонил снова и нес околесицу, пытаясь отыскать убедительный довод, который заставит упрямого мага явиться в редакцию.

– Поймите, волшебник, – вежливо и спокойно объяснял я, – юмор – кратчайший путь в сердца людей. Нам всем иногда не мешает поиронизировать над собой. И потом, москвичам, а также жителям других городов будет приятно, что погодой над ними управляет человек, не только обладающий талантом и силой мысли, но и умеющий пошутить. А то другие маги представляют собой пример непробиваемой серьезности. От этого они слегка утомляют, кажутся напыщенными и однообразными. А приобщившись к сатирическому журналу «Индюк», вы сможете показать широту взглядов и продемонстрировать себя как современного и разностороннего волшебника.

Последний аргумент, произнесенный уверенной рекламной скороговоркой, заставил Дыдылдина примолкнуть.

– Не обещаю, – насупленно пробормотал он. Потом, позевывая, все же записал адрес журнала, требуя, чтобы я продиктовал по буквам сначала название «Чистопрудный бульвар», потом фамилию Груздев.

Время близится к четырем. В коридоре редакции – безнадежная и безразличная тишина. Стараясь казаться спокойным, раскачиваюсь на стуле и смотрю в окно. Вдоль пруда беспечно носятся черные лакированные машины, их тонированные стекла не дают непрошеному взгляду проникнуть внутрь. С визгом спешат по вызову тревожные «скорые», летят высокие бронированные внедорожники, маленькие дамские машинки-косметички, синие мужские авто-чемоданы мелькают с ветерком мимо замерзших окон. Февральское солнце, вырвавшись в просвет низкой серой облачности, бежит по черным ветвям прибрежных ясеней и лип, радостно и бесстыже светит в глаза, не давая на себя наглядеться. По заснеженному бульвару, ускорив из-за морозца шаги, бродят парочки: взявшись за руки, обнявшись, сплетясь в четвероногое существо на зависть одиноким прохожим. А бывает, идут двое на расстоянии, друг на друга не глядя, изредка отрывисто схлестываясь словами. На скамейке, будто стая галок, гогочут парни в косухах. Их подружки в коротких плиссированных юбочках, в дырявых колготах, в высоких шнурованных чеботах по очереди согреваются из бутылки, громко смеются, поблескивают булавками в бровях, кольцами – в губах и носах. Мимо них гуляющие проходят, высматривая что-то в отражении мутного зеркальца – накатанной ледяной дорожки, ускоряют шаги, будто опасаясь заразиться бездельем и беспричинным смехом. Посередине бульвара трое рабочих в синих комбинезонах распутывают мотки троса возле люка, из которого по округе струится затхлый пар. Цокают подковки каблуков. Стучат клюшки хоккеистов на катке. По ту сторону бульвара в низких особняках расположены конторы, гостиницы, театр, кафе, магазины, оберегающие себя от внимательных наблюдателей зеркальными стеклами, зелеными гардинами, сиреневыми жалюзи, кипенным тюлем, гирляндой плюшек и рогаликов. Чтобы как-то отвлечься, я мечтаю прямо сейчас обнаружить в кармане куртки особые очки, надев которые можно было бы все вокруг окинуть острым и пронзительным взором опытного журналиста. Я пытаюсь представить, что бы тогда разглядел в окно редакции, кого бы выделил из людей, спешащих мимо пруда. И тут кажется: где-то вдали. Видимо, послышалось. Но вот снова. Я с надеждой прислушиваюсь. Нет, не показалось, не послышалось. Кто-то шлепает по коридору, дергая за ручки дверей, бормоча и тихонько напевая. Сбивчивые шажки приближаются. Потом затихают. Пение умолкает. Шажки начинают нерешительно удаляться. Секунду спустя тяжелая дверь распахивается, в кабинет ураганом врывается Василь Василич, торопливо выкрикивая с порога:

– Здоровья вам, люди! Независимое метеобюро имени Дыдылдина приветствует вас. Обратите внимание: я сегодня в голубой рубашке, в приподнятом настроении, поэтому и небо за окном на глазах проясняется. Верьте в доброго волшебника, думайте о лучшем и тогда погодку над вами я обеспечу! Точка ру.