Законы границы - Хавьер Серкас

— Много раз.

— Вас это не беспокоило? Я имею в виду, вы не боялись? Не думали, что полиция могла рассказать все вашим родителям? Или вас могли посадить в тюрьму?

— Конечно, я боялся, как и все. Но так было только вначале. Со временем ко всему привыкаешь, и то, что тебя останавливает полиция, становится обыденностью. Да и мнение моих родителей не волновало. Что касается возможности попасться… Тогда мне исполнилось уже шестнадцать, и я знал, что меня отправят не в исправительный дом для несовершеннолетних, а прямо в тюрьму. Но в таком возрасте для любого подростка — пока угроза оказаться за решеткой не станет реальностью — тюрьма воспринимается как смерть — нечто такое, что может произойти с кем-то другим, но не с тобой.

— Вы правы, только сами вы не были «любым» подростком: вы совершали преступления, с тех пор как познакомились с Сарко — ну, или помогали их совершать.

В любом случае вы не переставали приумножать деяния, за которые вас могли посадить в тюрьму.

— Да, но тут кроется весь секрет: чем больше преступлений безнаказанно совершаешь, тем меньше страха в тебе остается и тем больше становится уверенность, что никогда не попадешься и тюрьма тебе не грозит. Это действует словно анестезия и создает иллюзию, будто ты находишься под надежной броней. Это потрясающее, нет, я бы даже сказал, феерическое ощущение: за исключением секса и наркотиков, в свои шестнадцать лет я не знал ничего лучше этого.

— Расскажите, какие преступления вы совершали.

— Сначала, примерно до августа, мы занимались, тем, что выхватывали сумки у прохожих на улице, угоняли машины и обчищали дома. Угонять автомобили было легко, и мы делали это при любом удобном случае — иногда даже не по разу в день и не всегда потому, что нам это было нужно. Например, автомобиль нам приглянулся, и мы хотели прокатиться на нем. Еще часто устраивали это, чтобы посоревноваться — кто в данном деле быстрее. Лучше всех были Сарко и Тио, они могли вскрыть машину за минуту, поэтому всегда ходили на дело в разных группах. Я тоже быстро научился вскрывать автомобили, запускать двигатель без ключа и водить. В вождении не было ничего сложного, а в том, чтобы завести автомобиль — и того меньше: сначала нужно резким движением сломать блокиратор руля, затем вытащить провода, определить среди них провода питания и зажигания и соединить их. Вот вскрывать машины — другое дело: проще всего было выбить ногой стекло рядом с боковым окошком, просунуть туда руку и открыть дверцу. Для более изощренного способа, с использованием пилки с загнутым в виде крючка концом, требовалась определенная ловкость: вставив лезвие в щель между стеклом и дверью, следовало нащупать защелку и потянуть ее. Мы часто прибегали к данному способу как к наиболее быстрому и не привлекающему внимания. Несколько раз я видел, как Сарко вскрывал таким образом машину в людном месте, у всех на глазах — и никто ничего даже не заподозрил. Но чаще всего мы просто взламывали замок, поковырявшись в нем чем-нибудь вроде консервного ножа, какие в те времена использовали для открывания банок с тунцом или сардинами. В нашей компании все мы — кто в большей, кто в меньшей степени — умели это делать, но Сарко в этом не было равных, ведь угонами автомобилей он начал заниматься лет с шести-семи. Угонять автомобили было легко, мы делали это чуть ли не каждый день, однако это не означало, что нам не доводилось иногда пережить хорошую встряску, и у меня душа при этом уходила в пятки.

— Несмотря на анестезию и броню?

— Да. Привычка помогает подавить страх, но никогда не удается полностью подчинить его себе: чаще всего он сам заставляет тебя подчиняться.

Вот, например, вспоминается случай, произошедший с нами в Ла-Бисбале в середине июля. Мы ехали на «Рено» — Сарко, Гордо, Дракула и я — и решили остановиться и выпить пива. Припарковались в стороне от главного шоссе, выпили пива и поиграли в настольный футбол в баре «Эль-Театрет», а, когда вернулись к нашей машине, увидели стоявший рядом с ней «Ситроен Тибурон». Помните это чудо? Сейчас это, конечно, вообще раритет, да и в те времена его уже не так часто можно было увидеть. Вокруг никого не было, и мы, не сговариваясь, не обменявшись даже ни одним словом, решили угнать этот автомобиль. Дракула побежал к одному углу улицы, я — к другому, а Сарко и Гордо остались возле «Тибурона» и взялись за дело. Улица была не длинная, я быстро добежал до угла, но, едва высунув голову, увидел приближавшихся полицейских на мотоциклах. Нет, я не просто заметил патрульных, мне показалось, будто они летят на меня. Сомневаюсь, что полицейские успели понять, в чем дело, но я резко развернулся и побежал к своим товарищам, крича им, что едет полиция. Все трое бросились бежать: Дракула исчез за углом, и Сарко с Гордо вскоре последовали за ним. Слыша за своей спиной шум мотоциклов, я пролетел мимо «Тибурона» и свернул за угол, где скрылись мои друзья, но их уже не было. Я побежал дальше и, снова повернув на следующем углу, помчался под аркадой вдоль главного шоссе, мимо людей, сидевших на террасах баров, и лавируя между прохожими. В тот момент мной овладела паника и до моего сознания дошли две несомненные истины: во-первых, полицейские слезли с мотоциклов, отказавшись от намерения догнать остальных, и теперь преследовали только меня. Во-вторых, они вот-вот должны были меня настичь, потому что у меня уже не было времени, чтобы добежать до следующего угла. И в тот момент мне в голову пришло иррациональное, абсурдное решение, продиктованное паникой: посреди толпы, выходившей из магазинов и баров, я резко остановился, стянул с себя джинсовку, бросил ее на землю и, повернувшись, зашагал, прихрамывая, с бьющимся где-то в горле сердцем, навстречу двум полицейским. Они вихрем пронеслись мимо меня и исчезли за поворотом, а я ускорил шаг и скрылся за противоположным углом.

— Вы спаслись чудом.

— Да, в буквальном смысле.

— Теперь понимаю, почему вы говорили, что это была очень серьезная игра, где на кон поставлено все.

— Это правда. К тому же это была бесконечная игра — вернее, ее конец мог быть лишь катастрофой, риск обеспечивал анестезию, броню, но для того, чтобы продолжать играть, ты должен был рисковать снова и снова, совершать нечто такое, от чего тебя не могли уберечь ни анестезия, ни броня. Каждый раз нужно было идти