Риторика - Наталья Горская

А эта пресловутая проблема современного трудоустройства, когда повсюду требуется опыт работы! Так это вообще классический парадокс курицы и яйца: как получить опыт работы, не имея работы, и как найти работу без опыта? Но кто там об этом думает? Работодателей теперь никто не контролирует, они могут запросто уволить за уход на больничный, за несогласие «с внутренней политикой организации».

Сколько людей вот так приходится видеть, которые начинают рассказывать об этом беспределе, хоть тебе, хоть кому ещё, чтобы только выговориться. Я помню, как одна женщина в электричке села в купе со мной и просто заревела. Она устроилась уборщицей в какую-то фирму: платят мало, но зато режим работы её устраивал. Контракт подписала, так там чёрным по белому было написано: рабочий день с десяти утра до семи вечера. А потом ей вдруг заявляют, что она должна ещё до девяти вечера задерживаться и мыть какие-то аудитории. И тычут этим контрактом, где есть маленький пунктик: «обязуюсь соблюдать внутренний распорядок в организации». Она-то думала, что это касается времени ухода и прихода на работу – ан нет! Оказалось, что под таким пунктом работодатель может вписать всё, что угодно!

– Я не могу до десяти вечера работать, потому что это уже фактически ночь, а как я ночью поеду в пригороды! А мне говорят: это не наши проблемы. И вот так теперь всюду! У меня соседка в ресторан устроилась официанткой, так ей тут намекнули, – она девка-то красивая, – что неплохо ей было бы, помимо работы официантки, взять на себя ещё кой-какие обязанности по развлечению клиентов. И точно таким же пунктом в контракте тычут. Она их послала к чёрту, так руководство на неё в суд подало и выиграло дело! Кто их там нынче поймёт? У одних проституция является внутренним распорядком в организации, у других, – работа до десяти вечера, вместо того, чтобы в шесть часов домой идти, как и было обещано при трудоустройстве. Но надо же как-то жить, надо же как-то зарабатывать, не дома же на диване лежать и ждать, когда у нас появятся работодатели с минимумом совести! У нас же нынешние работодатели перепутали себя с рабовладельцами, – спасибо трудовому законодательству. Они на своих работников смотрят как на рабов, которым не нужны ни нормальные условия труда, ни зарплата, ни отдых. Я знаю многих, кто годами без отпуска работает, так как по «внутреннему уставу» предприятия такая «ерунда» не предусмотрена. Выдохнется один раб, – его можно тут же заменить другим. Они же не понимают, что их благополучие держится на наших плечах: мы создаём конкретный продукт, который стоит конкретных денег. А они ничего не создают. Они кормятся за счёт нашего труда. Но даже не это страшно, а страшно то, что они при этом смотрят на нас как на дерьмо, об которое позволительно ноги вытирать. И они кругом правы, и никто их теперь не контролирует! Быдло у власти – это всегда страшно.

В один из дней забастовки на Завод пожаловали особисты. С заводской территории вышел состав из вагонов с каким-то хламом и пошёл блуждать по стране, минуя столицу. И вот только в столице заметили, что на одном из вагонов большими буквами было написано что-то очень матерное в адрес президента Ельцина. Нагрянули «люди в сером» с Литейного, шныряли повсюду, вежливо так выспрашивали, кто чего видел, где краску такого цвета можно взять, перепуганных малярш трясли. А они причём? В их каптёрку, где краска стоит, кто только ни шмыгает-шлындает: кому за соляркой надо, чтобы руки отмыть от мазута, кому за керосином для примуса, кому той же краской что-нибудь подмазать по бытовой надобности.

Самый старший особист, – это было видно сразу по сверлящему свинцовому взгляду и по степени вытянутости перед ним его коллег, – буравил всех глазами и тянул носом по воздуху, словно по следу преступления шёл:

– А ведь надпись сделана большими буквами, и слов в ней несколько. Тут одной баночкой краски не обойдёшься.

– А чё случилось-та? – громко шептали некоторые ротозеи, не в силах скрыть своё любопытство. – А чё конкретно-то написали?

– Вот вам крест, – божился составитель поездов. – При мне никаких надписей на вагоне не было!

– Ага. То есть это в пути кто-то написал? – вперил в него особист свинцовую стрелу своего взгляда.

– Не… не зна-зна-ю, – бедолага аж заикаться начал.

– Нет, а чё написали-та? – весело орали совсем уж идиоты.

– Да тише вы! – шикал на них начальник Завода. – Я гляжу, вы ещё не пуганы органами госбезопасности…

– Не-а! – откровенно признавались те. – А чё будет-та?

– Вы что-нибудь видели? – вырос тут перед ними обладатель свинцового взгляда. – А вы?

– Н-н-не-нет.

– А почему так много говорим?

– Не… не… не з-зна-зна-ю.

А Нартов тут вылез, сделал до невозможности придурковатое лицо и при всех громко спросил:

– А кто-нибудь знает, сколько надо краски, чтобы написать: «Ельцин – наш друг, товарищ и брат»? И чтобы в конце такой большо-ой восклицательный знак был…

Начальник Завода чуть в обморок не упал от ужаса, а особисты смотрят так снисходительно: мол, резвитесь-резвитесь дети, пока можно.

– С ума сбрендил, Илья Алексеич? – шипел начальник отдела кадров. – В застенок КГБ захотел?

– Какого КаГэБэ? Проснись и пой: его давно уж нет, – разогнали. А оставшимся наверняка не платят зарплату, как и нам. Ты думаешь, что наши власти только на рабочем классе экономят, заводы и фабрики ликвидируют? Бери круче: они на госбезопасности уже экономят! А отсюда безобразия всякие, вагоны вот расписывают неприличными словами, включая слово «ельцин». И это ещё цветочки, потому что скоро такое начнётся… Верно я говорю, товарищи? Вы нас только не пугайте выражением лица.

Это Нартов прямо к людям с Литейного обратился. Медленно-медленно, но свинцовый взгляд старшего начал оттаивать. Такое впечатление, что ему вообще стало скучно, лицо его выразило крайнюю тоску: «Чем я тут, собственно, занимаюсь?!». Тут же вынырнул откуда-то электрик Ворохов, обрадовался новому потенциальному покупателю, вытащил мешок с копытами и костями в мослах:

– Мосталыги не нужны? Берите, мне тёща ещё пришлёт.

– Нет, – равнодушно ответил особист. – Спасибо, конечно, но у меня свои пока не доедены.

Заводское начальство так и застыло в позе «нас тут нет, если что». А Илья Алексеевич пошёл в обнимку с Пашей Клещём горланить старинную частушку первых лет Советской власти, которую весь двадцатый век народ то и дело переделывает на имена нынешних руководителей государства:

Гайдар Ельцину сказал:

«Пойдём, Ельцин, на базар —

Купим лошадь карию,

Накормим пролетарию!»

А особистов уж обступили заводские старушки-уборщицы и пытали их риторическими вопросами:

– Вот скажите нам, касатики, если у нас государство рабочих и крестьян, то почему в нём ни один рабочий и крестьянин не живёт до сих пор по-человечески? Если у нас за весь двадцатый век истребили столько народу, сколько и во всей Европе не живёт, то почему на жалкие остатки от этого народа до сих пор не хватает жилья и зарплаты, хотя бы в размере прожиточного минимума? Почему НКВД миллионами уничтожало учёных, крестьян, военных под видом «врагов народа», а сейчас настоящие враги народа беспрепятственно грабят нашу страну, а правоохранительные органы им козыряют на перекрёстках? Ради чего это всё?