Риторика - Наталья Горская

– Не могу знать, мамаши, – честно отвечал главный человек «в сером». – Не в моей компетенции.

Наконец, решили идти с манифестацией к Управлению. Сдвинуть дело с мёртвой точки, так сказать. Сказали, что приедет сам Александр Невзоров с Ленинградского телевидения, будет снимать сюжет для своих «600 секунд».

Возле Управления топтались где-то час, кто-то куда-то бегал, говорили, что к нам обещалось выйти некое значительное лицо, которому можно будет задать кой-какие риторические вопросы типа «Доколе?» и «Кто виноват?». Все ждали, когда же начнут долго и нудно объяснять, почему Управление обманывает сотни рабочих ради того, чтобы заплатить лишний миллион руководству, которое явно не справляется со своими задачами. Потом вышел какой-то сморчок и утопил пролетариат в бухгалтерии. Было видно, что он привык не разговаривать с людьми, а больше диктовать им что-то по бумажке. Было ясно, что он предпочитает монолог диалогу и очень нервничает, когда кто-то этому мешает. Его речь была похожа на монотонный рёв генератора. Он давал обстоятельные, перегруженные отчётной цифирью ответы на вопросы, которых ему никто не задавал: «В прошлом году вы произвели столько-то и шестьдесят две сотых ремонтов. Это дало государству доход во столько-то миллионов рублей с копейками». Вывод: миллионы – им, копейки… Они ещё не решили, что с ними делать.

Потом начался какой-то шаривари из экономических терминов и банальных взываний к совести:

– Прекратите истерику! И это в дни великих свершений, когда наша Россия, панимашь, освобождается от мрака коммунистического прошлого…

Взвизгнул последний раз, словно взял высшую ноту, а оваций так и не сорвал. Посрамлённый, удалился со сцены.

Следующий оратор выглянул осторожно из роскошных дверей парадного подъезда, не увидел ничего опасного для себя и выплыл полностью. Этот разыгрывал своего в доску парня:

– Как дела, народ?

– Лучше некуда!

– И чем вы тут занимаетесь?

– Да вот, прожигаем жизнь по своему обыкновению.

– Вот так и держать!

И засмеялся каким-то поощрительным искусственным смехом, словно бы приглашая и нас посмеяться вместе с ним. Он явно обладал даром упрощённого истолкования самых сложных вещей и явлений: вы, мол, работали, а вот кто-то у вас всё украл. Но это не мы, а кто-то другой. А вот мы за вас умрём, в натуре, вы только перестаньте бастовать, собаки.

Так вдохновенно нёс околесицу, что некоторым, легко внушаемым гражданам, в этой белиберде даже стал мерещиться какой-то глубокий смысл:

– Мы и так вам помогаем! Мы и так вам выхлопотали за позапрошлое полугодие прошлого года деньги в мае, – думаете, нам это легко было!

– А почему ты нас сравниваешь с какими-то клошарами? – начал стройно громить все его риторические уловки Коростылёв. – Как ты смеешь сравнивать нас с какими-то бродягами, которые живут на пособия? Мы-то почему должны на милостыню господ рассчитывать? Да, мы уже ничем не отличаемся от бомжей, я согласен. Но всё же есть ма-ахонькое такое отличие: мы работаем на ЭТО государство. Оно на нас не работает уже давно, но мы на него работаем. Ты говоришь о бездомных бродягах, которые живут где-нибудь под мостом в Лондоне, потом вылезут оттуда и пойдут кушать в свою столовую, а я речь веду о наших учителях, врачах, военных, крестьянах, рабочих, инженерах, которые работают и служат на благо всей страны. Наша власть разбазарила лучшие кадры страны, рабочий класс и интеллигенция подались в бандиты и проститутки, а вот мы остались. И ты думаешь, что власть нам скажет спасибо? Да она проклинает нас, что остались какие-то ещё придурки, которые не хотят становиться проститутками и бандитами. Она специально выставила эти престижные профессии во всех фильмах, чтобы мы смотрели и верили, что продавать и продаваться – очень перспективное занятие. Пусть так. Но бандитом можно стать не сходя с этого места, б…ю можно стать безо всякого образования. А вот чтобы стать слесарем шестого разряда – это сколько надо лет, а? Это надо больше, чем полный курс обучения в университете с аспирантурой вместе! А сколько надо, чтобы высококвалифицированного токаря или машиниста сделать из человека? Тоже не пара-тройка лет на это уйдёт. И вот у нас это всё было, а власть это всё разбазарила. Теперь молодёжь идёт после всех этих своих колледжей, а ничего, кроме как клавиши на компьютере нажимать, не умеет. И ты согласен с тем, что нас приравняли к европейским бомжам?

– Во-первых, ты мне не тычь! А во-вторых… как вам не стыдно?! Вот развратили народ высокими зарплатами, так они теперь и вовсе работать не хотят. А попробовали бы вы при Сталине вот так завод остановить… Сталина на вас нет!..

– Не-ет, Сталина как раз на ВАС нет! Да тебя бы при Сталине первым к стенке поставили!

– Да причём здесь мы, если в стране кризис! Потому что менеджеры не умеют управлять, а люди не хотят работать. Вместо менеджеров – инженеришки с интегралами в башке, а не настоящие управленцы, вместо работников – пьяницы и лодыри! Надо менять не среду, а народ, который обленился окончательно, не умеет и не хочет работать! Лучше плохая работа, чем полное бездействие. Бездействие – это уже как смерть.

– Бездействием как раз страдает ваше Управление, а не мы! – рявкнул Коростылёв.

– Вот до чего наглая молодёжь пошла! – вылез предыдущий сморчок, но никто не понял, почему он обозвал сорокапятилетнего Коростылёва «молодёжью», который к тому же был его ровесником. – Откуда вы только набрались такого… такой смелости и наглости?! В наше время мы так не смели с начальством разговаривать!

– Это было ВАШЕ время, а не наше. В НАШЕМ времени МЫ будем решать, что сметь.

– Наше время требует от нас определённых жертв…

– Это не НАШЕ время, а ваше. Сейчас наступило ВАШЕ время, вот ВЫ и творите, что вам в голову взбредёт, а МЫ наблюдаем. Пока.

– Вы должны ещё лучше работать! – надрывался оратор. – И тогда МЫ всем докажем, что русский человек способен пройти через любые испытания…

– Ну, понятно, – пробурчал кто-то из рабочих. – Чтобы им ещё лучше жилось, нам надо ещё лучше работать.

– Да где и как нам ещё лучше работать, если практически все производства остановлены?!

– Идите мыть посуду в кафе!

– Но не может же вся страна, в самом деле, податься в официанты! Что это за страна такая будет? Страна обслуживающего персонала? Кого обслуживать-то? Других официантов? Других халдеев, но только выше рангом?

– Я мою посуду в кафе! – заявила какая-то женщина, тоже сотрудница нашего Завода. – По вечерам. Но там тоже… зарплату задерживают.

– По вечерам приличные женщины дома сидят! – нашёлся управленец, доказывая в который уж раз, что исправный чиновник редко бывает хорошим оратором.

И вот почва стала уходить из-под ног великого оратора и артиста. Он вдруг осознал, что находится не на сцене античного театра, а в реальной жизни, где с неба идёт мерзкий дождь, а вместо древних греков его слушают мрачные люди в чёрных спецовках и телогрейках. И вот в этом реализме его талант не возымел результата. То его вялая артикуляция сменялась энергичной, то внятная дикция переходила в неразборчивое бормотание. Мы чувствовали себя приёмной комиссией какого-то театрального вуза, которая прослушивает абитуриентов.