Жизнь в балете. Семейные хроники Плисецких и Мессереров - Азарий Плисецкий

Позже обнаружилось, что в составе труппы есть еще несколько человек, чьи родственники жили в Америке. Например, Володя Василёв впервые встретился там со своей родной теткой. Правда, поначалу вышла забавная путаница. Когда она спросила, где можно найти племянника, то позвали не Володю Василёва, а Володю Васильева, у которого никакой тетки в Америке в помине не было. Он страшно перепугался — еще бы, кто знал, чем могут аукнуться родственники за границей.

— Никакой тети у меня нет! — поспешил всех заверить Васильев.

Тогда догадались, что счастливым обладателем американской тети является Василёв. Она в слезах кинулась к долговязому Володьке и утопила его в своих объятьях, взволнованно повторяя:

— Это же копия моего брата!

Нашлись и у нас кузены — Стенли и Эммануил Плезенты, сыновья Лестера (Израиля) Плисецкого, старшего брата моего отца, о которых я уже писал. Я их сразу узнал: и Стенли, и Эммануил были очень похожи на всех Плисецких. Своего дядю я живым не застал, он умер 7 апреля 1955 года, за семь лет до моего приезда в США. С братьями общаться не возбранялось. Даже сопровождающий нас генерал Калинкин, ответственный за безопасность, благосклонно относился к нашим контактам с американскими родственниками. К сожалению, разговаривали мы только через переводчика, а точнее, через балерину Светлану Щербинину, которая хоть как-то объяснялась на английском языке. Стенли пытался говорить со мной по-французски: герой Второй мировой войны, он был ранен во Франции, провел там много месяцев и выучил язык, но, увы, я французский понимал плохо. Тогда-то я и решил во что бы то ни стало овладеть иностранными языками, чтобы мое общение с кузенами стало более легким. В то время Стенли работал в Вашингтоне юридическим советником президента Кеннеди и специально приехал на встречу с нами в Нью-Йорк. А когда наша труппа в рамках гастрольного турне переместилась в Вашингтон, он пригласил нас домой.

Но вернусь к гастролям Большого театра по США. Жара в Нью-Йорке в день нашего приезда стояла немыслимая. Поэтому, узнав, что от аэропорта до гостиницы нам предстоит ехать в автобусе с запотевшими стеклами, мы были уверены, что по дороге попросту задохнемся от духоты. Но каково же было наше удивление, когда, войдя в салон, мы ощутили приятную прохладу. Американские автобусы уже в то время были оснащены кондиционерами, которых мы в Советском Союзе в глаза не видели. Это было так же удивительно, как специальные тележки в аэропорту, благодаря которым можно было не таскать чемоданы в руках. Все было внове, все было интересно, каждый шаг — как маленькое открытие Америки, которая поражала своим величием, динамичностью и оглушала звуками. Грохот подземки, пар, вырывавшийся из люков, ослепительная иллюминация на Таймс-сквер. Всякий раз, когда мимо нашей гостиницы, вереща сиренами, проносились полицейские или пожарные автомобили, мы как подорванные кидались к окнам в полной уверенности, что наступил конец света.

Поселили нас в отеле «Governor Clinton», на 7-й авеню, недалеко от Пенн-стейшн. Каждый номер был оборудован кондиционером, к помощи которого я не сразу решился прибегнуть, несмотря на изнурительную жару. Количество разноцветных кнопок буквально ввергало меня в ступор. Боялся нажать не на ту! Когда же, изнывая от духоты, я все-таки ткнул наугад в одну из многочисленных кнопок, конечно же, из кондиционера вместо спасительной прохлады повалил теплый воздух. Вообще, во время той исторической поездки с нами случилась масса казусов и анекдотичных ситуаций.

«Дикие» советские артисты тащили с собой на гастроли неподъемные чемоданы, набитые консервами, сыром и колбасой. Разогревали на гостиничных утюгах привезенную из Москвы провизию, чтобы сэкономить на походах в ресторан крошечные суточные, обесточивали весь отель, одновременно подключая к розеткам десятки кипятильников, чтобы разогреть в эмалированных кружках воду или сварить суп-концентрат. Экономили на всем, чтобы купить подарки для родных.

Однажды ко мне в номер постучал молодой танцовщик, недавно принятый в труппу.

— Можно в ваш туалет сходить? — спросил он.

— Конечно, проходи.

Через какое-то время ситуация повторилась — парнишка снова постучался в мой номер и вновь попросил воспользоваться туалетом. Когда он обратился с той же просьбой в третий раз, я не выдержал и спросил:

— А у вас в номере туалета, что ли, нет?

— Есть. Только он опечатан.

— Пойдем посмотрим!

Мы зашли в соседний номер, заглянули в туалет — на унитазе наклейка с надписью «Disinfected». Мальчишка, решив, что пользоваться унитазом запрещено, бегал в апартаменты по соседству. Подобные анекдотичные эпизоды приключались с нами на каждом шагу.

Несмотря на плотный график репетиций и спектаклей, мы все-таки успевали днем заглядывать в картинные галереи, музеи и, конечно же, в магазины, которые производили впечатление тех же музеев. Разглядывая невиданные доселе технические новинки, мы, что называется, носом протирали витрины. Один из наших оркестрантов, побывав в универмаге «Мэйсис», вернулся в гостиницу и заявил: «Забирайте назад свои суточные и отправляйте меня обратно!» Он просто обезумел при виде изобилия, царившего в витринах и на прилавках нью-йоркских магазинов, и его действительно в срочном режиме вернули в Москву.

5 сентября 1962 года я писал маме из Нью-Йорка:

Танцевали мы в старом здании «Метрополитен-оперы». Наши спектакли оказались последними представлениями, которые шли на сцене этого театра. Потом его снесли. Гастроли открывали «Лебединым озером», принятым публикой сверхвосторженно. После того как занавес опустился, Майю больше двадцати раз вызывали на поклоны под нескончаемые овации.

Сохранилось письмо от 9 сентября 1962 года, которое я писал маме в Москву после триумфального выступления Майи: