Пирамида - Уильям Голдинг

– Ну, давай, Олли!

– Поехали.

Один из членов муниципалитета медленно прошаркал в мужскую уборную.

Да, прыщик действительно назревал. Я теребил его в долгом молчании.

Член муниципалитета медленно пришаркал обратно. Минуя миссис Минайвер, что-то бормотнул касающееся погоды. Она с бодрым смехом раскрючилась и скрючилась вновь.

Эви схватила и залпом осушила стакан.

– Еще, пожалуйста, миссис Минайвер!

– Стой, Эви, – давай я...

– Нет.

Пришаркавший из уборной откинулся в кресле, ладонь рупором к уху.

– А? Громче, Джим!

– ... Пока мы не упустили контракт!

– А-а. Да.

Эви уперла подбородок в ладони, тряхнула гривой, повернулась ко мне.

– А неплохо мы жили, да, Олли?

Я механически хохотнул. Эви выпила еще виски с содовой и сказала, как бы набравшись храбрости:

– Да. Неплохо. Хорошо жили. И теперь вот... Как вспомнишь...

Я допил свое бледное пиво и оглядел ножки Эви в чулках. Очень ничего себе ножки. Я протянул пустой стакан миссис Минайвер, она мне опять налила. Бледное пиво было очень ничего себе.

Эви продолжала:

– Все же, кто вместе рос – мальчишки, девчонки...

И послала в мою сторону луч – лукавый и томный одновременно. Я засмеялся и хлебнул как следует бледного пламени. Я тоже кое-что вспомнил и зябко почувствовал, что нельзя пускать события на самотек.

– А Роберт, Эви! Про Роберта не забудь.

Томность утонула в лукавстве.

– Бобби! Моя первая любовь!

Я хлебнул еще, вспомнил малолитражку мисс Долиш и поперхнулся.

– Еще, миссис Минайвер, пожалуйста!

– И мне.

Эви примолкла, глядясь в зеркало за стойкой. Она была очень ничего себе.

– Во вторник.

– Что, Эви?

– Во вторник уезжаю. – Искоса сверкнула на меня улыбкой. – Пока что – передышка. – Схватила стакан, опрокинула. – Еще, пожалуйста!

– Поехали!

– Сперва надо кой-кого повидать, конечно.

– Тебе?! Кого это?

Меня осенила блистательная идея. Я осклабился.

– Кстати, а как Фредди Уилмот?

Эви некоторое время молчала, глядя в стакан. Потом выпила, поставила стакан со стуком.

– Я только из Швейцарии, с боссом своим туда ездила.

Я сверхзначительно осклабился.

– Ну а этот – как?

– Патрик – лапочка. Все говорят. Я его обожаю.

Она вдруг захихикала. Десять секунд – и куда подевалось томное лукавство. Передо мной сидел бесенок. Эви Старого моста.

– Он – все отдать, да мало. Ну прям замечательный!

Высокий табурет качнулся, она уцепилась за стойку.

– Поехали!

– Вздрогнем!

– Пошли заглянем к твоим родителям.

– Ты это брось, Эви.

– Или к доктору Джонсу. Вот мужчина! Надо к ним заглянуть.

– Не думаю.

– Оно и понятно, что в Стилборне столько баров. А то как бы... Жалко, тут Патрика нет. Еще, пожалуйста!

– Прям замечательного.

Эви хихикнула громко.

– Он в постели замечательный. Все говорят.

Разгоряченный жидким бледным пламенем, я не мог уступить ей пальму первенства в нашем состязании остроумии.

– А на самом деле?

Но я, оказывается, плохо знал Эви.

– И на самом деле, – сказала она. – Получше тебя будет.

Урчанье беседы смолкло в углу. Все стихло. Я привстал с табурета и сделал несколько нелепых па возле стойки.

– Мы в постели никогда не лежали, – сказал я с хохотом, естественным, как дерматин. – Никогда! Ты это брось, Эви!

– В постели никогда не лежали, – подхватила она, кивая. – И без постели позже полвосьмого никогда. Ни разу, ни-ни! Ну, давай!

Я с хохотом поднял стакан. И совершил свою грубейшую стилборнскую ошибку.

– Опрокинули – жопки вверх!

Эви – очень осторожно – поставила на стойку пустой стакан. Заглянула в него, будто ожидала увидеть там муху или что похуже. Мрачная пара, обменявшись кивками, быстро поднялась и удалилась без единого слова. Эви подняла было руку, будто хотела откинуть волосы, но опять уронила. Посмотрела на меня искоса через стойку, оглядела молчащий бар, глянула сквозь стены на город. Выступила кривая усмешка.

– Все началось, – сказала Эви, – когда ты меня ссильничал.

В ушах у меня невыносимо звенело. Все было как в страшном сне. Что тут можно сказать? Простое, решительное, неопровержимое? В самом деле – что я сделал – мы сделали? Четверо членов муниципалитета встали как один и направились к двери мимо раскрючившейся и скрючившейся миссис Минайвер.

– Наверху, на горе, – пояснила Эви громко и обстоятельно. – В зарослях!

– Не правда!

– Добром бы я ни в жисть, – сказала Эви. – Я тебя не хотела. Мне всего пятнадцать было.

Дверь захлопнулась. Мы были одни. Снова меня подхватило теченье Стилборна, но на сей раз не шепоток-хохоток. Воды взревели над самой моей головой. Я бухнул стакан, бросился вон и встал под газовым фонарем на углу ратуши. Эви с хохотом встала рядом. Я еле сдерживался, чтоб не вцепиться ей в горло руками.

– Олли, лапочка!

– Уделала меня, да? Хорошо уделала!

– А то.

– И себя уделала.

Она хихикнула.

– Чего? Сразу обоих?

– Только и умеешь, что смеяться, смеяться, смеяться и...

– Крошка Одри. Вот я кто[10].

И качнулась ко мне, лучась. Но молодая луна и газовые фонари – вот и все, что ее освещало. Белая как мертвец, глаза и рот черные, как лакрица.

– А пошла ты знаешь куда!

Она на мгновенье застыла. Потом стала серьезно кивать.

– А-а, – сказала. – Так. Хорошо.

Повернулась, пошла, все кивая, остановилась. Повернула обратно.

– Олли!

– Что?

– Ты уж прости. Только...

– Опоздала немного

И сразу, вдруг, она опять стала прачкой, голова выдвинута вперед, сжаты кулачки.