На волнах оригами. Музыкальный приворот - Анна Джейн

– А чего под ней стоять? – удивилась трубка. – Заходите, я вас блинчиками угощу. Я же тут за кухарку. Или, – спохватился Алексей, и голос у него стал издевательски-понимающий, – вы постигаете азы подъездной магии? Так тебе надо было ключ от чердака взять, – дал он «дельный» совет.

– Глупый ты, Леша, и шутки у тебя глупые, – косясь на странно улыбающегося Антона, пробурчала я. – Мы не можем попасть домой. Нас не пускают.

– А-а-а, – догадался он наконец. – Охрана итальяшки. Уно моменто, – почему-то перешел дядя на итальянский. – Сейчас все решим в лучшем виде.

– А что происходит? – никак не могла взять в толк я.

– Нашествие гостей происходит. Благодари своего несносного папашу, Катька. Как увидишь, так и скажи: «Спасибо тебе большое, отец родной!». И в пояс поклонись. Это по его вине в нашей квартире вечно тусуются ненормальные всех сортов. Позавчера Славон с дружками зависали, вчера бомжи, которые себя за художников-авангардистов выдают, лакали чуть ли не с пола, сегодня этот макаронник приперся.

Леша велел нам шагать в квартиру, заявив, что сейчас во всем разберутся.

– Вот и все, – улыбнулась я Антону, убирая мобильник от уха. – Пойдем? Хотя я могу дойти и одна. Уже совсем поздно.

– Я с тобой. Прослежу. Стой, Катя, – вдруг схватил он меня за плечо, развернул к себе, прижал к стене и поцеловал. И я не могла противиться этому – обняла в ответ, подавшись к нему всем телом, словно ища защиты. Я запустила пальцы в его волосы, растворяясь во все еще непривычных объятиях…

Но поцелуй длился недолго – несколько ударов сердец, не более. Пришлось подниматься наверх – входная дверь открылась, и на лестничной площадке раздались веселые голоса, среди которых я узнала голос собственного отца.

Мы прошли мимо погрустневшей охраны, которой было велено нас пропустить, и Антон, входя в квартиру, улыбнулся широко и показал мужчинам средний палец. Я ткнула его в бок.

– Что ты как маленький ребенок.

– Зато весело, – подмигнул он мне.

А в прихожей нас уже ждали Томас с завязанными сзади на какой-то невнятный шнурок волосами и облаченный по обыкновению своему в клетчатую рубаху и двое незнакомых мужчин, которые в антураже нашего коридора смотрелись весьма чужеродно – как бабочка на пирате. Первый – весьма невыразительный, довольно высокий, но тщедушный тип лет сорока с совершенно скучным, почти брезгливым выражением лица, с зализанными набок волосами мышиного цвета. Угольно-черный костюм в серую тонкую полоску, галстук скупого пыльного цвета и деловые часы на тощем запястье – то ли настоящие, фирменные, то ли искусная подделка – дополняли образ этакого въедливого офисного работника. Он стоял позади и был скорее фоном, на котором сиял второй гость – невысокий худощавый и загорелый мужчина лет шестидесяти, с шикарными усами, орлиным профилем, залысинами и золотыми яркими печатками на длинных пальцах. Он был подвижен, востроглаз и неуловимо элегантен. То ли дело было в весьма дорогой на вид и ладно скроенной одежде, то ли в личном очаровании, смешанном с импульсивностью и жизненной силой. Вероятно, в далекой молодости этот человек был весьма хорош собой и пользовался успехом у женщин. Впрочем, и с возрастом подобные типы не перестают обращать внимание на дам, предпочитая купаться в их внимании.

Я первой поздоровалась – на английском. Антон настороженно кивнул. Он, в отличие от меня, не обладал иммунитетом на появление самых разных гостей в нашем нескучном доме.

– Джино, это моя дочь Катрина! – радостно заговорил Томас. Приглядевшись, он увидел Антона и добавил еще более радостно: – И мой зять. Музыкант, – панибратски положил он руку на плечо Тропинину. – А это – Джино Бартолини, мой замечательный итальянский друг и почитатель!

Итальянец, смеясь, что-то быстро и радостно затараторил, и переводчик сказал скучным гундосым голосом:

– Господин Бартолини очень рад знакомству с вами. Особенно с такой очаровательной молодой девушкой, как вы, Катрина.

Дабы показать, как он рад, господин Бартолини заключил в объятия сначала меня, бурно расцеловав в обе щеки, а затем и Антона. Я думала, что он начнет вырываться или хотя бы состроит невыносимую рожу, но тот был спокоен, как танк, и приветливые объятия незнакомого итальянца воспринял как должное – вытерпел, что называется.

Господин Бартолини походил на настоящий вихрь. Он много, со вкусом жестикулировал, громко и эмоционально говорил – с этаким надрывом, и вообще его казалось слишком много для нашей прихожей. Он словно занимал все ее пространство, потеснив даже Кея и Томаса.

– Вы очень напоминаете ему дочь, – продолжал переводчик нудно и гундосо. – У вас невероятные глаза. В них много света. Вам повезло, юноша, – было адресовано уже Тропинину, и тот лишь кивнул, как бы говоря: «Я знаю».

Итальянец радостно оскалился мне, и я робко улыбнулась в ответ, думая о том, что это, конечно, здорово, но не пора ли ему покинуть наш дом?

– Ну что же мы стоим в гостиной? – засуетился Томас. – Прошу, проходите, проходите! Мы с Джино обсуждаем важнейшие проблемы – воспитания художественного вкуса и эстетического освоения современного мира изобразительного искусства молодежью. Ведь далеко не все такие тонко чувствующие, как Антон, – пожаловался папа, видимо, вспомнив, как тот восторженно говорил о его работах.

– Куда уж нам, – пробурчала я. Подумать только! Дочери не было дома несколько дней, она жила непонятно у кого, а он и не чешется! Все об искусстве разглагольствует!

– Дело в том, Джино, что дочь категорически не разбирается в моем творчестве, – уже обращался к гостю отец, – и в творчестве моих современников, – добавил он с долей некоторого презрения. Как я уже говорила, Томас считал себя истинным гением, а вот своих коллег, хоть и уважал, частенько обзывал «бездарными детьми профанации».

Итальянец засмеялся, ударил в ладони и что-то стал весело говорить, и уже через несколько секунд его переводчик проскрипел:

– Мужчины – творцы, а женщины – музы.

Томас согласно закивал. Антон хмыкнул в кулак. Я нахмурилась.

– Это еще почему? Среди женщин много талантливых творцов в разных сферах искусства, – вполне себе искренне возмутилась я такому повороту.

Переводчик загундосил. Итальянец что-то продекламировал на родном, непонятном мне, но звучном языке, и нам вновь дали перевод:

– Искусством должны заниматься мужчины! Ведь искусство – это вечная женщина, которой нужны самые опытные и нежные любовники! А для женщины быть собой – уже искусство.

– Per amore dell’arte! – провозгласил Томас громогласно и захохотал. К нему присоединился гость и даже предатель Тропинин. Им всем троим отчего-то стало жутко весело, как будто они знали какую-то неподвластную мне тайну.

– Из любви к искусству, – дал перевод тщедушный тип в костюме в полоску, почему-то ухмыльнулся и пояснил: – В итальянском языке искусство – arte – существительное женского рода.