На волнах оригами. Музыкальный приворот - Анна Джейн

Злая Катя внутри меня зааплодировала. Это ж надо, великому Кею приказали петь!

Сейчас чье-то ЧСД пойдет трещинами и развалится.

Однако лицо Антона оставалось вполне себе спокойным.

– Это, как бы сказать, – замялся на мгновение Томас, – сынок играет тяжелый рок.

Переводчик едва заметно поморщился – видимо, подобную музыку не ценил, однако вновь перевел слова папы своему шефу.

– Тяжелый рок! – восхитился господин Бартолини еще больше и даже вскочил. – Я люблю любой рок! И тяжелый и легкий! Тогда я хочу Лучо Баттисти! «Моя вольная песня»! – И он напел ее на родном языке.

– Никогда не слышал, – покаялся Томас.

И не услышишь, папочка. Кое-кто настолько высокомерен, что играет только за деньги, ха-ха.

– Но ведь прекрасного на свете так много, а я один, – сам себя оправдал папа. Он никогда не страдал заниженной самооценкой. – Сынок, споешь? И я послушаю.

– Томас, я попадаю в ваш лагерь, – отозвался Антон задумчиво. – Не знаком с творчеством Лучо Баттисти.

Гость с усмешкой посмотрел на Кея.

– Господин Бартолини крайне не любит, когда его просьбы остаются без внимания, – с явственным намеком сказал злорадно переводчик. – Вы же гениальный, – добавил он. – Наверняка сможете исполнить «Вольную песню».

– В нашем доме желание гостя – закон! – не унывал совершенно и Томас. – Сейчас мы что-нибудь придумаем, и мой итальянский друг непременно услышит то, что хочет, – и он крайне очаровательно улыбнулся своему Джино, подняв вверх оба больших пальца.

С одной стороны мне было смешно наблюдать за Антоном, но с другой – стало за него обидно. Из-за чрезмерной похвалы Томаса этот Бартолини думает, небось, что ему Кея пихают в качестве протеже – мол, посмотрите, какой он гений от рока.

– У нас же были гитары? – спросила я невинным тоном. – Может быть, Антон послушал бы эту песню в Интернете, а после спел под аккомпанементы?

– О! Именно! – щелкнул пальцами папа. – Отличная идея, Катенька!

– Гитары? Во множественном числе? – приподнял бровь Антон. Тот факт, что сейчас его талант будут эксплуатировать, он словно и не заметил.

– У нас завалялась парочка, – шепотом отвечала я, разочарованная его спокойным выражением лица. А где звездные капризы? А где знакомая презрительность во взгляде? А где мерзкая холодная улыбочка?

Катя, Катя, разве так себя ведут влюбленные девушки?

Может быть, у меня бабочки не все воскресли.

А ты злопамятнее, чем я думала. Пусть наш мальчик тут, как клоун, с гитаркой поскачет, верно?

Антон отчего-то смотрел на меня крайне насмешливо. Так, словно читал все мои мысли.

Своей гитары у нас, естественно, не было, лишь хранилось в кладовке старое электронное пианино, на котором я когда-то занималась. Зато гитары – и не только их – оставляли случайно наши нескончаемые гости, среди которых в свое время были и любители бардовской песни, и длинноволосые рокеры старой школы, и интеллигентный музыкальный квартет, и дирижер местной филармонии, и едва ли не половина его оркестра. Кого только не видел наш дом за последние пятнадцать лет.

Гости не только музицировали на радость Томасу и назло соседям, но также частенько оставляли свои драгоценные инструменты. Конечно, они за ними возвращались, ибо для музыканта нет ничего важнее, однако парочка гитар так и осталась у нас. Помнится, на одной из них не так уж и давно играл Келла, а Нинка сидела рядышком, положив ему голову на плечо, и слушала.

Господи, какое чувство дежавю… Если она сейчас увидит Антона в моем доме, ее приступ нескончаемого бешенства хватит! А после – родимчик, как говорит дядя Боря.

– Гитары… Неплохо, – кажется, что-то решил Тропинин. – Переведите, – спокойным, но не терпящим возражения тоном обратился он к помощнику господина Бартолини. Я только чуть рот не открыла от удивления. Зато Томас засиял, как начищенный пятак.

– Я подготовлюсь к выступлению – это не займет много времени. И спою.

Щуплый переводчик весьма недобро глянул на музыканта, посмевшего ему приказывать, но все же передал эти слова итальянцу. Тот согласно закивал.

– Господин Бартолини безмерно счастлив и ждет концерта, – пресным голосом сообщил переводчик.

– Ох, Джуно, мой друг, – фривольно положил итальянцу на плечо руку Томас. – Нас ожидает чудное квартирное выступление. Только вот наверняка нам начнут мешать. Знаете ли, Джуно, у нас крайне чувствительные соседи! – стал жаловаться Томас. В последнее время, после того, как его в очередной раз назвали сатанистом, а нашу квартиру – берлогой ужаса, это стало его коньком. – Не знаю, как в Европе, в благословенной солнечной Италии, а вот в нашей замшелой России к искусству относятся с неуважением и предубеждением. Особенно если искусство выходит за границы рамок их сознания… Ну или просто громкое.

– Ты серьезно сделаешь это? – тем временем шепнула я Тропинину, ожидая, честно говоря, отказа.

– Я музыкант, – тихо ответил он мне, беря за руку и вежливо кивая миллионеру, словно обещая, что желание того исполнится.

Мы вышли в коридор.

– Показывай свои гитары, – решительно произнес Антон, глядя на меня, не мигая, как кошка на добычу. Стояли мы почти вплотную.

– Они не мои. Их, знаешь ли, у нас забыли. А лежат они в кладовке, – улыбнулась я.

– Жестоко вы с инструментами, – тронула его губы легкая улыбка-усмешка, и я не знала, шутит ли он или говорит всерьез. – Веди, Катя.

– Следуй за мной, мой рыцарь, – фыркнула я, отчего-то избегая смотреть парню в глаза. Как будто знала – посмотрю один раз и не смогу отвести взгляда; буду очарована им и сделаю все, что он захочет.

Около незаметной двери, ведущей в крохотную кладовую, более похожую на свалку ненужных вещей, куда я старалась без надобности не заглядывать, боясь расчихаться от пыли, Антон внезапно остановил меня и, положив руки на плечи, поцеловал – коротко, неспешно, просто, без изысков, но разбудив во мне миллион чувств. Губы горели, а в руках появилась слабость. И я хотела продолжения, но Антон уже отстранился с довольным лицом, как будто бы зная, что происходит со мной, и уверенно открыл дверь.

Вот же сволочь! Он меня дразнит!

– Прошу, девочка моя, – галантно пригласил меня войти первой Антон. – Тебе понравится моя импровизация, – добавил он зачем-то и ласково провел рукой по моей щеке. Я хотела коснуться его лица в ответ – просто чтобы понять, что он – не фантом, не призрак, не видение, но… Нам помешали.

За спинами раздалось выразительное цоканье. Неподалеку от нас, прислонившись спиной к косяку и скрестив на груди руки, стоял в весьма выразительной позе Алексей. В глазах его было то ли осуждение, то ли возмущение с толикой восхищения.

– Чего? – смутилась я – взгляд дядюшки едва ли не сверлил насквозь.