Истовик-камень - Мария Семенова

– Я смотрю, Ретмар, ты у нас по водяному вороту сильнососкучился? Это ведь мы тебе мигом устроим…

Парень съёжился и посерел. До него запоздало дошло, что намальчонку, приведённого Шаркутом, да с серебряной серьгой (о которой ему самомуне приходилось даже мечтать) вряд ли стоило рявкать. А Каттай живо представилсебе водяной ворот: нечто подобное тому огромному колесу, что подавало воду изГарнаты наверх, в дома и сады богатых горожан, – только расположенное вподземелье. Холодном, мокром и затхлом. Не иначе, работа на таком колесе быласамым страшным, что с человеком могло случиться в Самоцветных горах… Каттайвспомнил, что вроде бы даже слышал издали тяжёлый скрип и ругань надсмотрщиков,когда Шаркут водил его в самые нижние уровни… Наверное, колесо вращали десяткичем-то провинившихся рабов, и их всё время пороли…

Тут подошёл распорядитель мастерской – в противоположностьШаркуту, высокий, тощий и бледный, ничуть не похожий на кузнеца. Он и говорилсовсем не так, как Шаркут. Медленно, тихо, без ругани. Насколько заметилКаттай, его ранг распорядителя был пониже, чем у Шаркута, но ненамного. Онсказал:

– Со всем почтением, друг мой, – я, кажется, досих пор не трогал каторжников, занятых у тебя на добыче камней…

Шаркут в ответ усмехнулся:

– Посмотрел бы я, как бы тебе понравилось, если бы моирудокопы стали задирать лучшего из твоих кузнецов.

Ухо работника, неосторожного на язык, он между тем всё-такивыпустил.

– О-о, – поднял бровь тощий распорядитель, –так это и есть новый рудознатец, о котором все говорят? Правду молвить, я-тодумал – люди врут о его возрасте. Я был уверен, тебе привезли умудрённогостарца…

«Я не рудознатец, я лозоходец! Хотя и это тоже неправильно…Я просто ЧУВСТВУЮ… Я просто иногда ВИЖУ сокрытое…» О Каттае снова говорили так,словно его тут вовсе не было. Двое свободных, двое хозяев оценивали раба.

– Ты поосторожней с этим сопливым, – шутяпредостерёг Шаркут. – Не удивлюсь, если он лет через пять вольнуюзаработает и ещё над нами господином заделается… Скоро испытаю его в топазовыхзалежах, на новой голубой жиле: чует сердце, помучит нас проклятая, за носповодит…

Невольник по имени Ретмар низко склонился над верстачком,уткнувшись в работу. Сегодня он не поднимет головы и больше не произнесёт ниединого слова. Каттай последний раз оглянулся на него и вновь высунулся вокошко.

Далеко внизу он увидел дорогу, по которой тачками вывозили вотвалы пустую породу. Здесь работали те, кто, по мнению надсмотрщиков, не могвынести духоты и мрака забоев: подростки и невольники послабее. И вот Каттаюпомерещилось нечто знакомое в двух тощих долговязых фигурках, вместе толкавшиходну большую тележку.

Когда они с Шаркутом вышли из мастерской, мальчик отважилсяспросить:

– Не случилось ли моему добродетельному господинупоставить туда веннов, привезённых достойным Ксоо Таркимом?..

Распорядитель посмотрел на него сверху вниз. Он был оченьдоволен Каттаем. Все сомнения остались позади – невзрачный с виду паренёкполностью оправдывал неумеренные хвалы, что расточал ему Тарким. Ондействительно видел так, как на памяти Шаркута не удавалось ещё никому, иобещал с лихвой возместить потраченные на него деньги. Подобных рабов надобаловать и беречь…

– Ступай проведай своих приятелей, если охота, –напутствовал Шаркут. И строго предостерёг: – Смотри только, на заблудисьгде-нибудь в выработках, куда может завести тебя любопытство! И не суйся близкок тем рабам, которые прикованы. Это опасные люди!

Мы своих хороним близких…

Годы, дни и месяца

Расставляют обелиски

На пустеющих сердцах.

Помяну… Рукою голой

Со свечи сниму нагар:

Кто-то был обидно молод…

Кто-то был завидно стар…

А другой живёт и ныне.

Только тропки разошлись…

Только друга нет в помине…

Это тоже обелиск.

Снег не успел пока вмёрзнуть в скалы и закутать их толстымковром до новой весны. Первое, ещё непрочное покрывало было дырявым и тонким ичётко обрисовывало укрытые ямы и камни. Тем не менее склон Южного Зуба изтускло-бурого, ненадёжно зеленеющего книзу, стал искристо-белым, точно спинагорного кота поздно осенью после линьки. Лишь отвалы выделялись на фонесверкающий белизны. Ночной снегопад тоже присыпал их – все сплошь, кроме тойпороды, что была вывалена уже сегодня. Двое юных рабов выкатили полную тележкуна самый край деревянных мостков. Мостки были весьма почтенного возраста, ноотменно прочные – не обрушатся! – и хорошо огороженные. Они нависали надглубоким ущельем. По слухам, ходившим среди каторжан, когда-то это ущелье былонеобыкновенно красиво: изломанные утёсы, быстрая речка, мирно певшая своюпесенку летом, зато весной ворочавшая валуны… Но владетели Самоцветных горбогатели не на созерцании красоты, и в ущелье стали сбрасывать пустую породу.Великолепные скалы теперь стояли в ней по колено, а река не знала покоя, всёвремя прокладывая себе новое русло. Ещё, если верить слухам, бытовавшим вкаменоломне, некий невольник однажды попытался бежать, спрыгнув вниз. Конечно,у него ничего не получилось с побегом. Он сразу переломал ноги и кричал целыесутки, пока падавшая сверху порода его не завалила и не прикончила… Но не делорабам губить и калечить себя по своему произволу! С тех пор на площадке у краямостков поставили стражника. И просеянный камень не просто вываливали прямочерез край, как когда-то. Теперь вниз вела деревянная воронка с решёткой, иособый раб отпирал, а потом запирал её движением рычага. Этого невольника нелюбили. У него была слишком лёгкая должность. К тому же чуть не до прошлогогода сюда ставили грамотного, чтобы заодно вёл счёт тележкам и тачкам,притащенным остальными. Рано или поздно такой раб, «считала», как его называли,принимался жульничать – приписывал своим друзьям чужие ходки, а с остальныхначинал требовать за хорошие записи плату… Ну а чем может заплатить каторжник,который сам себе-то не принадлежит?.. Только едой – чтобы избегнуть кнута,предназначенного для нерадивых… Оттого с каждым новым «считалой» повторялосьодно и то же. Сперва он отъедался и начинал гордо, почти по-хозяйски, смотретьна менее везучих каторжан… А потом погибал. Падал с лестницы, проваливался вколодец-воздуховод, спотыкался прямо под тяжеленную волокушу… или ещёкак-нибудь иначе сворачивал себе шею. Старший назиратель Церагат ираспорядитель Шаркут неизменно перетряхивали весь рудник: случайно?.. конечно,не случайно! тогда кто?.. как?.. – но истины докопаться, что интересно, ниразу не удалось.

Теперь всё делалось по-другому. Бессловесный работпирал-запирал воронку, а тележки и тачки подсчитывал надсмотрщик, причёмкаждый день новый. Надсмотрщики в Самоцветных горах гибли редко. Уж если такоепроисходило, то – от настоящего несчастного случая, засвидетельствованногодесятками глаз. Если надсмотрщик, да притом многими ненавидимый, кончал жизньгде-нибудь в отдалённом забое – весь забой распинали. Так гласил закон,установленный даже не Шаркутом, а кое-кем повыше него…