Под псевдонимом Серж - Владимир Васильевич Каржавин

как его… Дюваль ни на кого не похож. Когда Хорёк с Французом ушли, он из предосторожности решил не рисковать: оставил записку, а сам тайным ходом вместе с Юсуфом и Кислым вышел из этого нагромождения лавок. Здесь, в «Чёрном вороне», спокойнее. Если что, можно свалить тоже через потайной ход. Но француз, француз…

Если он сейчас появится, то, похоже, настоящий. Тогда можно дальше с ним корешить, толкнуть ему что-нибудь за валюту.

В это время от окошка отскочил Кислый.

– Едут!

Янька бросился к окну. Со второго этажа хорошо было видно, как у входа в трактир притормозила повозка, из которой вылезли Балезин, Архангельский и Вербицкий.

– А это что за фрайер, вон тот, лысый? – насторожился Кислый; выражение его лица говорило о том, что он пытается вспомнить, где его видел.

– Оценщик француза, – успокоил его Кошельков, и сам вроде бы тоже успокоился. Отлегло.

– Юсуф за ширму! Кислый за дверь! – скомандовал он. – Если шухер – сами знаете, что делать.

Первая, закрытая на засов, дверь вела с антресолей вниз; вторая тоже вела вниз, но на кухню. Там, естественно, был выход во двор и ещё один выход прямо на соседнюю улицу, о котором знал только Кошельков.

* * *

Когда они вошли в трактир и стали подниматься по лестнице, Балезин весь внутренне напрягся. Зрение у него было отличное, и, несмотря на задымление от табачных выхлопов, он хорошо видел Кошелькова за перилами антресолей. Янька здесь! А раз так, он, если что-то заподозрит, выстрелит первым. Значит… значит, жизнь Алексея Балезина оборвётся на двадцать пятом году в этом вонючем трактире. И Ольги больше он уже никогда не увидит.

Стучали ноги о скрипучие ступени, а мысли возникали разные: вернись, ещё не поздно. Можно не рисковать – сесть за свободный столик и ждать. Повод можно найти. А Отман с Ершовым должны подойти с минуту на минуту. Но нет, русский офицер пасовать перед бандитами не должен! Рискнём!

Дверной засов Кошельков открыл сам. Лицо его не выражало ни радости, ни удивления.

– Прошу к столу.

Извиниться за перемену мест он не пожелал. Более того, стоило им всем четверым сесть за стол, как Янька, почувствовав себя хозяином положения, перешёл к делу:

– Деньги при вас? – глянул он в упор на Алексея.

– При мне. А холсты?

В ответ Янька достал небольшой тубус и вынул из него то, что собирался продать. Довольный своей откровенностью, он переспросил:

– Так с вами деньги или нет? Я не вижу ни портфеля, ни саквояжа.

В ответ Балезин ехидно улыбнулся:

– А вы уверены, что кроме нас, четверых, так сказать два-на-два, здесь никого нет? По-моему, там, – он кивнул в сторону ширмы, – кто-то ещё.

Подобного вопроса Кошельков не ожидал и на секунду растерялся. Но тут же понял, что проиграл и что ему придётся отступить.

– Выйди, Юсуф, – скомандовал он. – Побудь за дверью.

Из-за ширмы вышел крепкого сложения, наголо бритый мужчина неопределённого возраста. Пришедших он удостоил звериным взглядом. Но команде хозяина подчинился. Алексей вспомнил детство, рынок в их небольшом городке. Там среди прочих торговал кавказец, очень похожий на Юсуфа. А они, мальчишки, забегая туда, неизменно подкрадывались к его лотку, на котором красовались разные фрукты и орехи и норовили что-нибудь стянуть. Хозяин, понимая, что оплаты за съеденный товар не будет, выскакивал и вслед улепётывающим пацанам свирепо орал: «Ухады! Зарэжу!»

Теперь уже Балезин в упор смотрел на Кошелькова.

– Учитывая, что у этого господина, – кивнул он вслед Юсуфу, – на поясе под рубахой наган, возникает вопрос: для кого он предназначен?

Выпустив струю дыма и прищурившись, Кошельков ответил вопросом на вопрос:

– У вас удивительная проницательность, Дюваль. Скажите честно, где вы служили или служите?

– Скажу, но в другой раз. Потому что на мой вопрос вы так и не ответили.

Янька продолжал курить, попыхивая ароматной папиросой.

– Дюваль, мы с вами не дети. Сделка у нас серьёзная. Как тут без охраны…

В это время на первом этаже заиграла музыка. Полный, чем-то похожий на Вербицкого, мужичок пел хрипловатым голосом:

Заходят мальчики, все в пиджаках

Нага-наганчики у них в руках.

Как бы в унисон блатной мелодии Кошельков осторожно сказал:

– Вот видите, Дюваль, даже в песне без наганчика нельзя. Сознайтесь, у вас он тоже где-нибудь поблизости лежит?

– Как, впрочем, и у вас, Кульков. Ведь вы всё время держите правую руку в кармане пиджака. Судя по всему, у вас там тоже наганчик? Что касается меня, то ходить с деньгами по нынешней Москве без оружия по меньшей мере опрометчиво.

– Кстати, о деньгах. Я вам холсты предъявил, но вы мне валюту так и не показали.

Алексей поднялся и распахнул френч. Его талию опоясывал специально изготовленный пояс (изобретение Отмана), в кармашки которого были вложены небольшие пачки долларов и франков. Взяв одну из них, он протянул Кошелькову:

– Можете полюбопытствовать. Настоящие. И, что важно, – он добавил то ли в шутку, то ли всерьёз. – Если вздумаете в меня стрелять, можете пробить купюры.

Снизу по-прежнему гремело:

Манишка белая– сплошной крахмал

А жизнь голодная – пустой карман.

Кошельков молчал, жадно глядя на пачку франков в руке Балезина. Тот положил их на место, застегнул френч; сел на стул, который специально слегка сдвинул в сторону. Теперь он мог одновременно наблюдать и за входом в трактир, и за дверью, ведущую вниз на кухню, за которую был выставлен Юсуф.

Мы молодчики, да мы налётчики

Кошелёчки-кошельки, кошелёчики!

Пение на первом этаже завершилось под восторженные крики посетителей трактира.

Вербицкий посмотрел на Кошелькова и едва заметно кивнул в сторону сцены, как бы говоря: про тебя поют. Но, встретив в ответ суровый взгляд, мигом притих.

Страсти слегка улеглись, и Архангельский принялся анализировать картины. Кошельков и Вербицкий следили за ним. Алексей же непрерывно и незаметно водил взглядом то на вход в трактир, то на дверь. Ну, где же Отман с Ершовым? Неужели его записка не дошла до цели?

Борис Михайлович, как и Алексей, прекрасно понимал, что надо тянуть время. Он медленно водил лупой по рассматриваемым холстам, иногда утвердительно кивал, иногда что-то шептал, беззвучно разговаривая с самим собой, пожимал плечами.

– Долго ещё там? – недовольно спросил Кошельков.

– Потерпите. Скоро только кошки родятся, – парировал Архангельский.

Алексей пытался внутренне собраться, успокоиться, но не получалось. Он поймал себя на мысли, что, работая нелегалом в Риге и Варшаве, даже в самых сложных ситуациях чувствовал себя