Вороны вещают о смерти - Darknessia

ровно. Но страх и не собирался уходить. Предчувствие дурного было столь велико, что любые доводы разума на его фоне меркли. Я просто знала.

Чувствовала беду.

Повинуясь внутреннему зову, на ватных ногах я подошла к матушке, коснулась руки. Теплая. И дыхание ровное. Свистящее немного, но ровное. Знание, что с ней все в порядке, подарило каплю спокойствия.

Но предчувствие никуда не делось. Оно заставило меня выйти на двор, в промозглую сырость утра. В траве блестели лужи после ночного ливня. С крыши и деревьев срывались капли, падали на землю с тихим шелестом. Тяжёлый воздух полнился запахами отгремевшей грозы, пыльцы и сырой почвы. Затянутое низкими облаками небо посветлело с восточного края, но сквозь плотную толщу не мог пробиться ни один крохотный лучик.

Хмурое утро хмурого дня.

Со смутной тревогой в душе я оглядела двор. Прошлась быстрым взглядом по соседским избам, по неподвижному лесу за изгородью. Там, в корнях вековых деревьев под напитанными влагой кронами притаилась колкая, вечная тьма.

Но нечто гораздо более темное висело надо мной. Злобное, неправильное. Я чувствовала, пусть и не могла видеть.

Ледяная грязь чавкала под ногами, пока я медленно шла к сараю. Сердце стучало часто и глухо. Оно билось о ребра, как пойманный в ловушку зверь в ужасе бьётся о прутья. Темная от сырости дверь пронзительно скрипнула в вязкой утренней тиши.

В нос тут же ударил запах.

Я уже знала, что увижу внутри. Но верить не хотелось. Потому стояла на нетвердых ногах, тяжело опираясь о старое дерево, дрожала от холода и напряжения. Долго стояла. Хотела оттянуть как можно дальше момент, который сотрёт последнюю надежду, что все предчувствия оказались ложными.

Наконец сделала шаг, хоть и совсем не была готова. Солома захрустела под ступнями. Куры вдруг резко метнулись под ноги, заставив вздрогнуть, и выбежали во двор.

Ещё шаг. В тусклом свете с улицы, проникающем сквозь дверной проем и щели между жердями, лежала корова. Темный, затянутый пеленой глаз глядел прямо на меня. Казалось, в нем был укор. След укуса чернел на шее, а вокруг жужжали мухи. Ползали по шерсти, и по ране, и по раскрытому глазу.

Сердце сжалось, превратилось в комок пульсирующей боли. И снова не хватало воздуха. Я рухнула на колени и прижалась к холодному твердому боку.

Бедная моя. Родная.

Из груди вырвались тихие всхлипы. Отрывистые и резкие. Они все набирали силу и уже переросли в вой. Глаза щипало от слез, тряслись плечи.

А во рту все ещё стоял привкус гниения. Теперь казалось, что это вкус горя.

Я не знала, сколько просидела в темном, пахнущем смертью сарае. В тишине и одиночестве. Только сердце грохотало и изредка стучала дверь под особенно сильными порывами ветра. Мыслей никаких не было. Была пустота, и ее стремительно заполняло отчаяние.

Вдруг к жужжанию мух и стуку двери добавился новый звук, сначала тихий, далёкий. Но скоро в нем уже можно было различить голос. Он звал кого-то.

Только спустя время бессвязные, обрывочные мысли связались и смогли, наконец, обрести форму. Имя.

— Огниша? — раздалось совсем близко, и света в сарае вдруг стало меньше.

Я обернулась. Лица видно не было, но голос я узнала сразу.

— О, солнце ясное, что произошло?

В следующий миг Яромир уже оказался рядом. Он бегло оглядел рану на шее животного, а потом взял меня за руки и мягко потянул вверх.

— Пошли на воздух, здесь же совсем дышать нечем. И долго ты так просидела?

Во дворе дышать стало ничуть не легче. Запах крови стоял в носу, он словно бы пропитал и кожу, и волосы. Подол и колени серой бесформенной рубахи покрыли мокрые пятна и грязь. Ноги почти не сгибались из-за долгого неподвижного сидения. Но грязь и боль в затекших конечностях сейчас волновали меня меньше всего.

— Зачем ты здесь? — хрипло выдавила я. Голос сел то ли от ночных безмолвных криков, то ли от рыданий.

— Я, э-э… просто проведать тебя пришел. Сейчас такое творится! После того, как все узнали про мёртвого волхва, народ стал искать признаки колдовства, разбирать пороги. Сегодня в соседнем дворе нашли подклад, я сам видел, как они его вилами вытаскивали.

На миг я застыла, пока смысл его слов окончательно раскрылся в моем затуманенном разуме. Потом кинулась к сараю, разгребла сено у порога, пощупала землю. Ничего.

— Огниша, погоди, это может быть опасно! — Яромир попытался ухватить меня за плечо, но я скинула руку и метнулась к избе. — Подклад нельзя трогать голыми руками, так в селе говорят.

Слушать я не стала.

Пол нашей избы уходил в землю на четыре венца, и крыльца у нее не было. Была только ступенька внутри дома, чтобы не слишком высоко шагать. Я выдернула эту ступеньку — старое затертое дерево поддалось легко — и ахнула.

В щели посреди пыли и мусора лежал мешок. Я потянулась к нему дрожащей рукой. Яромир снова попытался помешать, перехватил руку и сжал.

— Не трогай, погоди…

Но я с яростью вырвалась и схватила мешок. Потребность знать, что все мои беды действительно происходят по чьей-то злой воле, а не просто так, была сильнее.

Шитье грубое, корявое. Видно, на скорую руку шили, из неровного куска рубахи. Я вытряхнула содержимое на утоптанную и все ещё мокрую траву.

Солома и череп животного. Может, козлёнка или ягненка.

— Соседи такой же мешок нашли у себя под порогом, — припомнил Яромир, глядя на подклад округлившимися глазами. — Только череп козла был, и на лбу у него символ кровью написан. А ещё в мешке вместе с соломой волосы были.

Во рту появился горький привкус, голова пошла кругом. Обида и злость кипели во мне. И ещё почему-то облегчение. Облегчение, что все и правда происходит не по воле случая, не из-за злого юмора богов, и уж точно не из-за Лихо.

Без сил я опустилась в траву. Рубаха была уже безнадежно заляпана, а сырость и холод почти не чувствовались за холодом внутренним.

— Все образуется, — попытался подбодрить Яромир. — Раз подклад найден, он уже не будет притягивать зло.

Сказал он это неуверенно, и я тоже сомневалась, что отныне несчастья кончены.

Я глядела на череп посреди клочков соломы и хмурилась, потому что в голове родился новый вопрос.

— Кому это нужно? — обратилась я то ли к черепу, то ли к самой себе. Покачала головой. — Я ведь в жизни никому зла не делала, плохого слова не сказала… не заглядывалась на чужих мужей, не завидовала чужому достатку… Кто же тогда мне зла