Мой лучший друг товарищ Сталин - Эдвард Радзинский

— Значит, ты — инспекция. Ну, лады, скоро пойдем. — Он встал из-за стола и пояснил: — В тюрьме — первая партия поляков, их три сотни человек. Им объяснили, что здесь — пересылка и их отправляют в нейтральную страну… Сейчас, после поезда, их по одному проводят в Ленинский уголок… — (Комната в тюрьме, где проводились политзанятия для персонала. Там висели обязательные портреты — Маркса, Энгельса, Ленина, Кобы и членов Политбюро.) — В Ленинском уголке наши товарищи сначала сверят данные. Потом на поляка наденут наручники, конвой приведет его ко мне — в одну из камер.

Мы пошли по коридору. Он открыл камеру.

— Здесь.

В абсолютно пустом помещении под потолком горела голая лампочка.

— Тут ничего не слышно, никаких звуков выстрелов — стены обшиты кошмой. Ставим лицом в стену и в затылок… Нас три десятка участвуют. Думаю, управимся, обслужим все три сотни до рассвета…

Вернулись в кабинет начальника управления. Блохин молча начал переодеваться. Снял новенькую гимнастерку, надел вылинявшую, много раз стиранную. Напялил на голову кожаную коричневую кепку, на руки — кожаные коричневые перчатки с огромными крагами выше локтя и такой же коричневый фартук, закрывающий брюки (я вспомнил, где видел подобный маскарад — при забое баранов). Он засмеялся и сказал:

— Ну, с Богом!

И пошел.

Я подумал: когда он станет кончать меня, последним, что я увижу на земле, будут вот эти краги, фартук и морда в кепке.

Ночь я провел в кабинете… Я слышал топот ног по коридору. Опять наступала тишина, и опять топот… Всю ночь выносили трупы. Через заднюю дверь тюрьмы несли во двор и складывали в крытые грузовики.

Грузовиков было несколько. Наполнив кузов, везли в лес, в окрестности села… Название его, если не путаю, — Медное.

Это место выбирал Блохин. Хвалился, что выбрал удачно — вокруг стояли дачи НКВД и территория хорошо охранялась.

Блохин также привез сюда двух экскаваторщиков, которые, не разгибаясь, трудились всю ночь — рыли траншеи. Туда и бросали тела. Помню, что расстреливали из немецких новеньких «вальтеров»…

И меня до сих пор мучает мысль: не был ли расстрел польских офицеров в наших лагерях совместной с немцами акцией по уничтожению верхушки польского государства? Не потому ли она совпала с акцией Франка по уничтожению «руководящего слоя» поляков? И не потому ли в сорок третьем году немцы так легко нашли наше тайное захоронение расстрелянных в глухом Катынском лесу?

Утром, успешно закончив дело, Блохин вернулся в кабинет начальника управления, где я спал (точнее, не спал — всю ночь ворочался) на диване.

В кабинете был рукомойник. Он снял гимнастерку и, фырча, стал весело обливаться водой до пояса.

Потом долго обтирался, вернее, обмывался тройным одеколоном.

— Иначе нельзя, провоняешь порохом и, главное, кровью. У крови — сильный запах. Идешь, плохо вымывшись, собаки от тебя на улице с ужасом шарахаются. Я фартук и краги дома не держу.

Вправду, стоять с ним рядом было нестерпимо — так пахло от него этим одеколоном и еще чем-то… резким, ужасным.

…Потом все расстрельщики собрались в кабинете и пили долго и смертно.

Когда я вернулся в Москву, Коба сказал:

— С Блохиным встретился? Полезный, дельный мужик. Он у Ягоды, Григория (Зиновьева) и Ежова в большом доверии был. Мне Лаврентий на него донос принес. Я велел оставить его в покое, он добросовестно выполняет свою нелегкую, черную работу. В ответ на доверие обещал Лаврентию «еще крепче трудиться над уничтожением врагов». Вот и трудится, — и добавил как-то ласково: — Думаешь, и сам увидишь его работу? — Засмеялся. — Знаю, думаешь!..

Больше туда я не ездил. Но Блохин трудился две недели…

В Харькове расстреливали, как и в Калинине, во внутренней тюрьме НКВД, куда поляков доставляли с вокзала в воронках. Их также закопали недалеко от дач работников НКВД, в полутора километрах от села Пятихатки.

Именно в эти дни (такое совпадение) Коба услышал, что верный союзник начал разрабатывать… план нападения на СССР! Ему доложил об этом Берия, получивший данные своей разведки. Мои агенты молчали. О чем Коба не преминул заметить со злой усмешкой. Мои агенты сообщали иное: после Польши Гитлер решил продолжить завоевание Европы.

— Это так, — сказал Коба, — оттого мы ему теперь еще нужнее. И придется ему нам платить и платить!

Когда немцы наконец взяли Варшаву, Коба решил получить обещанное. Предъявил ультиматум прибалтийским республикам. Он потребовал права ввести на их территорию ограниченный военный контингент и устроить там наши военные базы.

Им пришлось согласиться. По двадцать пять тысяч наших солдат, именуемых «ограниченным военным контингентом», были введены на территорию каждой республики.

22 сентября мы смотрели в Кремле новую немецкую кинохронику: наш совместный с нацистами парад в пограничном Брест-Литовске. Весело маршировали наши и немецкие войска.

Накануне я получил удивительное сообщение от Ефрейтора: «Гитлер сообщил Герингу, что договорился встретиться со Сталиным во Львове». При этом он много говорил о Кобе. Сказал: «Сталин свиреп, как зверь, и подл, как человек. Он рожден, чтобы управлять русскими. Когда завоюем Россию, поставлю его управлять русскими под нашим начальством».

Я тут же сообщил Кобе эту странную дезинформацию о Львове (опустив гитлеровские характеристики Кобы). В ответ Коба мрачно сказал потрясшее меня:

— Принимать мерзавца во Львове будет товарищ Сталин как старший по возрасту. Встреча будет проходить один на один… плюс два человека с каждой стороны — переводчик и адъютант. Переводчиком товарища Сталина будешь ты, Фудзи. Завтра вылетаешь в Бергхоф на виллу Гитлера обговаривать детали встречи.

Я прилетел в Мюнхен 8 октября 1939 года.

Накануне Гитлер предпринял демарш, снова всех изумивший.

Неоднократно обещавший мир Европе, нагло нарушавший все свои клятвы и обещания, захвативший Австрию, Чехословакию и Польшу, Гитлер предложил… мирные переговоры! В своем обращении к Франции и Англии он заботливо описывал грядущие ужасы войны, если Европа не примет его предложения о мире, «умолял одуматься», не жертвовать жизнями тысяч молодых людей во имя «бессмысленной войны».

Он, конечно, знал, что «жалкие людишки» (как он называл правительства европейских демократий) после стольких обманов не решатся на новый Мюнхен. Лимит обманов был исчерпан. Но главное сделано — он выступил миротворцем, которого отвергли.

При том, что чуть раньше, в конце сентября (как сообщил Старшина), Гитлер обсуждал план… скорейшего нападения на Францию! Одновременно должны быть захвачены Бельгия, Голландия, Люксембург…