Мифы о Китае. Все, что вы знали о самой многонаселенной стране мира, - неправда! - Бен Чу

Тан Чжицян из Национального университета Сингапура, проведя обширные исследования среди китайской диаспоры региона, пришел к выводу, что в реальной жизни все гораздо сложнее и сильно отличается от клишированного образа неизменно отчужденного от остальных сограждан народа. Он замечает, что в Таиланде китайцы успешно интегрировались в местное общество, сохраняя при этом присущее им национальное своеобразие. «Сегодня большинство живущих в Таиланде китайцев владеют тайским языком, посещают тайские школы, вступают в тайские сообщества, отмечают тайские национальные праздники и считают себя гражданами этого государства, — пишет он. — Одновременно с этим в стране сохраняются китайские школы и общественные организации, по-прежнему широко практикуются китайские религиозные ритуалы, и большинство членов китайской диаспоры определяют себя как китайцев».

Кроме того, в Юго-Восточной Азии всегда были распространены межнациональные браки между этими, по утверждению некоторых, отчужденными «временными жителями» и представителями местного населения. Хосе Рисаль, национальный герой Филиппин, казненный в 1896 году испанскими колониальными властями, имел китайских предков. Прапрадед первой женщины-президента этой бывшей колонии Корасон Акино был китайским иммигрантом. А человек, титул которого вызывал постоянные насмешки в англоговорящем мире, кардинал Хайме Лачика Син, покойный архиепископ Манилы, был сыном торговца старьем из Сямэня. Прапрадед теперешнего премьер-министра Таиланда Йинглак Чиннават также был китайцем.

В Малайзии и Индонезии потомков китайских иммигрантов, вступивших в брак с местными женщинами, в ознаменование их местных корней называют «перанаканами», что означает «дети почвы». Малайзийские перанаканы говорят на малайском языке, но с включением в него китайских диалектизмов. И хотя их кухня по преимуществу малайская, они употребляют свинину — продукт, запрещенный религиозными правилами для составляющего большинство мусульманского населения страны. Степень культурной ассимиляции и причины, по которым она сильнее в одних странах и слабее в других, остаются предметом для научной дискуссии, но идея о том, что китайцы Юго-Восточной Азии напрочь изолировали себя от коренного населения стран, где когда-то обосновались их предки, и что вызвано это их презрительным отношением к местным, не выдерживает никакой критики.

Похоже, что история повторяется и на новых рубежах эмиграции. Мы часто думаем, что Африка является объектом имперских замыслов для китайцев, что, несмотря на огромные капиталовложения в ее инфраструктуру и постоянный ежегодный приток рабочей силы с востока, китайцы практически не смешиваются с местным населением. И все же этот общепринятый образ не желающих ассимилироваться китайцев обманчив. Все возрастающее число китайских мелких торговцев в Африке женится на местных девушках, как делали когда-то их предшественники в Юго-Восточной Азии, Европе и Америке. Никак не подпадая под стереотип народа, неспособного отказаться от образа жизни, принятого в оставленной ими стране, китайцы показали себя людьми, довольно успешно встраивающимися в жизнь государств, ставших для них новой родиной.

Спору нет, бытовой расизм и ксенофобия на уровне рефлексов — угнетающе обыденные черты в жизни современного Китая. На улице Тунсинь в Гуанчжоу, где живет мой двоюродный дед, воздух часто бывает пропитан дымными ароматами баранины, которую тут же жарят на шампурах на расположенных на углу лотках мусульмане в белых шапочках — представители народности хуэй. Несмотря на присутствие мусульман в этом большом торговом городе начиная с VII века, многие жители до сих пор относятся к ним с подозрением. Как-то вечером в Гуанчжоу, когда, выйдя из ресторана вместе с родственниками, мы остановились, продолжая разговор, на тротуаре, один из моих двоюродных братьев начал суетиться, требуя, чтобы мы поскорее возвращались домой и вообще присматривали за своими вещами. Поначалу я не понял, в чем дело, но вскоре до меня дошло, в чем была причина его беспокойства: на улице было много мусульман.

Пробираясь через лабиринт узких улочек в городском районе Сяобэй, можно набрести на ближневосточных торговцев, продающих дешевую одежду и мобильные телефоны. Однако самый большой процент иммигрантов в Гуанчжоу составляют африканцы; согласно официальной статистике, их в городе около 20 тысяч, в основном из Нигерии, Камеруна и Мали, но также и из множества других стран. И приезжают они в Китай не как продавцы, а как покупатели. Они закупают на фабриках провинции дешевую одежду, обычно второго сорта, и везут ее к себе на родину, где можно продать ее с хорошей прибылью. Эти современные купцы не оплачивают морские грузовые перевозки, как это делают транснациональные западные корпорации, использующие Китай в качестве своего цеха. Вместо этого они отправляют приобретенные товары коммерческими авиарейсами.

Почти ежедневно можно наблюдать африканцев, толпящихся в очередях в международном аэропорту Гуанчжоу. Огромные тюки одежды, туго обернутые в зеленый полиэтилен, балансируя, громоздятся у них на тележках. Это их «багаж», и они ждут очереди на его регистрацию. Это занятие кажется ужасно хлопотным, но импортирование дешевой одежды из Китая является прибыльным делом, и число прибывающих из Африки новых торговцев растет с каждым годом. Водители такси теперь называют Сяобэй «Шоколадным городом».

Как и к мусульманам, китайцы относятся к новоприбывшим с подозрением. По словам местных жителей, эти кварталы наводнены наркоторговцами, ворами, нелегальными иммигрантами и заразой. Похоже, что в сознании многих городских обитателей африканцы и преступность представляются синонимами. Летом 2009 года Шоколадный город дошел почти до точки кипения, когда нигериец по имени Эммануэль Окоро, спасаясь от преследования иммиграционной полиции, выпал из окна второго этажа. Его соотечественники отнесли находящегося в бессознательном состоянии Окоро в полицейский участок и устроили там импровизированный протест против притеснений, испытываемых ими со стороны властей. На протяжении трех часов движение по одной из восьмилинейных супермагистралей Гуанчжоу было заблокировано, что вызвало предсказуемые дебаты об «африканской проблеме» в китайских средствах массовой информации.

Большинство людей, почему-либо очутившихся в гонконгском районе Коулун, скорее всего проходили мимо Чункин-Мэншенз — обветшавшего здания, в котором размещаются дешевые гостиницы и магазинчики. Посетитель, отважившийся заглянуть в эту Вавилонскую башню двадцать первого века, обнаружит внутри индийские ресторанчики, где карри подается на пластиковые столы, африканцев, задешево сбывающих мобильники из своих тесных ларьков, до потолка забитые многоцветными тканями магазинчики, где продаются сари, и непальские заведения, торгующие самопальными компакт-дисками. Подобно Сяобэю, Чункин-Мэншенз пользуется дурной славой среди местных китайцев, которые считают это место рассадником наркомании и преступности. Полиция также особо пристально наблюдает за зданием.

Когда дело касается национальных вопросов, идея политкорректности чужда Китаю. Старое выражение «иностранные дьяволы», впервые вошедшее в употребление в XIX веке, до сих пор бездумно слетает с губ даже самых на первый взгляд просвещенных и вежливых китайцев. Распространено покровительственное отношение к представителям китайских национальных меньшинств и к японцам, или «япончикам», как их часто называют, используя еще одно пренебрежительное словечко, оставшееся в наследство от императорских времен. Можно столкнуться с поразительным отсутствием такта: например, в китайских универсамах до сих пор продается зубная паста «Негр» с изображением черного певца в цилиндре и со сверкающими зубами на упаковке. Многие африканские студенты жалуются на гнетущее чувство отчужденности. Имеются и сообщения об отказе в приеме на работу из-за «неправильного» цвета кожи.