Королева Бедлама - Роберт МакКаммон

Те же самые раны, что отметил Мармадьюк Григсби в «Кусаке» в статье об убийстве доктора Джулиуса Годвина.

«У доктора Годвина также имелись порезы вокруг глаз, которые, по профессиональному мнению мастера Эштона Мак-Кеггерса, сделаны для имитации маски».

Мэтью смотрел, как Лиллехорн склонился над телом, следя, чтобы не наступить в кровь. Рукой с колокольчиком Лиллехорн разогнал мух. Вот еще несколько секунд, и… да.

Мэтью увидел, как главный констебль слегка вздрогнул, будто невесть откуда вдруг получил удар кулаком в грудь.

Он теперь тоже знал, как и Мэтью, что Маскер взял свою вторую жертву.

Вечер вторника перешел в утро среды. Сойдя на тринадцать ступенек, Мэтью шагнул в угрюмое царство Эштона Мак-Кеггерса.

Холодная комната, куда вела дверь позади главной лестницы Сити-холла, была выложена серым камнем, а полом служила утоптанная коричневая глина. Изначально предназначенная для хранения аварийного запаса провизии, эта камера была сочтена Мак-Кеггерсом достаточно прохладной даже в летнюю жару, чтобы замедлить разложение человеческого тела. Тем не менее никто не проводил исследований, сколько может труп пролежать на деревянном столе до того, как он обратится в первобытную жижу.

Указанный стол, стоящий посередине камеры двадцать два фута шириной, был подготовлен к приему тела Пеннфорда Деверика: для этой цели доски покрыли джутовым полотнищем, потом засыпали слоем дробленых каштанов и семян льна и проса, чтобы впитывались жидкости. Мэтью и другие, кому главным констеблем Лиллехорном велено было присутствовать — в том числе Ефрем и Бенджамен Оуэлсы, все еще ошарашенный Филипп Кови, Феликс Садбери и незадачливый первый констебль на месте преступления, Диппен Нэк, стояли под кованым железным канделябром, где горели восемь свечей, и смотрели, как труп сползает по металлическому желобу из квадратного отверстия в задней стене здания. Раб Мак-Кеггерса, весьма примечательный человек, наполовину облысевший и молчаливый, которого никто не называл иначе, чем Зед, — это он тащил каталку с телом по Смит-стрит, — спустился по тринадцати ступеням, подошел и переложил покойника на другой стол на колесах. Потом он подготовил осмотровый стол, передвинул тело и поднял Деверика — все еще полностью одетого, чтобы мастер расследования мог видеть труп таким, каким он был найден, — на ложе из орехов и семян. Работал он уверенно и даже не глянул на публику. Сила у него была внушительная, а молчание абсолютным — из-за отсутствия языка.

Всем было, мягко говоря, неуютно видеть Пеннфорда Деверика в таком положении. Тело его уже коченело, и в желтом свете свечей он выглядел не настоящим человеком, а скорее восковой куклой, лицо которой расплавлено и сейчас будет вылеплено заново.

— Ща меня опять вывернет, Мэтью, — простонал Кови. — Ей-богу, вывернет.

— Ничего с тобой не случится. — Мэтью поймал его за руку. — Только смотри на пол, глаз не поднимай.

С ушами у Зеда было все в порядке, но он не обращал ни малейшего внимания на посетителей, полностью сосредоточившись на покойном. Он обошел круг, зажег четыре свечи в подсвечниках с жестяными отражателями, поставил две из них по разные стороны от трупа, еще одну в изголовье и еще одну в ногах. Дальше он открыл какую-то бочку, сунул туда два ведра и поставил эти ведра — с обыкновенной водой, как заметил Мэтью — на стол с колесами. Вытащив из шкафа несколько кусков сложенного белого полотна, он положил их рядом с тремя ведрами.

Потом он извлек из угла мольберт и поставил рядом с трупом, достал пачку бланков и глиняный кувшин с черными и красными восковыми мелками. Закончив с этим, он будто заснул стоя, опустив по швам массивные руки и полузакрыв глаза. При свечах странные приподнятые шрамы племенного рисунка, украшавшие его лицо, казались темно-лиловыми на фоне чернейшей кожи, и где-то в этих шрамах угадывались стилизованные буквы З, Е и Д, откуда и взялось прозвище, данное рабу Мак-Кеггерсом.

Дальше собравшемуся жюри осталось ждать недолго. По лестнице сошел Лиллехорн, а вслед за ним — молодой человек среднего роста, с отступающей с высокого лба линией каштановых волос, в ничем не примечательном костюме примерно того же цвета. Мак-Кеггерс — он был старше Мэтью всего на три года — нес портфель коричневой кожи с черепаховыми замками. Он был в очках, глаза — глубоко посажены, и еще ему не мешало бы побриться. Спускаясь по лестнице, он являл собой картину холодного и собранного профессионала, но Мэтью знал — все знали, — что с ним будет, когда он сойдет на пол.

— Он в жутком состоянии, — сказал Лиллехорн, имея в виду труп, хотя та же фраза могла бы относиться и к самому Мак-Кеггерсу. — Ему чуть не отхватили голову.

Мак-Кеггерс не ответил, но когда он сошел с последней ступеньки и увидел тело, на лбу у него выступил крупными каплями пот, и через несколько секунд он весь был мокрый, будто его облили. Он затрясся, задрожал всем телом, а когда поставил инструменты на стол рядом с ведрами, ему было так трудно справиться с замками, что пришлось Зеду подойти и с отработанной ловкостью открыть саквояж.

Внутри кожаного хранилища блестели и посверкивали щипцы, клещи, небольшие пилы, ножи разных размеров и форм, пинцеты, зонды и какие-то предметы, похожие на многозубые вилки. Первое, что выбрал дрожащей рукой Мак-Кеггерс, была серебристая бутылка. Сняв с нее крышечку и приложившись как следует, он помахал бутылкой у себя под носом.

Мельком глянул на труп и тут же отвел глаза.

— Мы абсолютно уверены, что покойный… — Дрожащий голос Мак-Кеггерса пресекся: —…покойный является мистером Пеннфордом Девериком? Есть ли желающие удостоверить этот факт?

— Я удостоверяю, — заявил главный констебль.

— Свидетели? — обратился Мак-Кеггерс.

— Я удостоверяю, — сказал Мэтью.

— В таком случае я объявляю мистера Деверика мертв… — он откашлялся, — мертвым. Удостоверено?

— Да, я удостоверяю, — ответил Лиллехорн.

— Свидетели?

— Мертвее рыбы на сковородке, — сказал Феликс Садбери. — Но послушайте… не следует ли дождаться его жену и сына? В смысле… прежде чем что-нибудь еще делать?

— За ними послали, — ответил Лиллехорн. — Но в любом случае я бы не хотел, чтобы миссис Деверик его застала в таком виде. Вы согласны?

— Но она может захотеть его увидеть.

— Роберт пусть сам решает, когда… — Лиллехорна на секунду прервал звук рвоты: Мак-Кеггерс блевал в пустое ведро, — …когда увидит тело.

— Черт, как у меня голова кружится, — сказал Кови, и колени у него подкосились.

— Держись.

Мэтью продолжал его поддерживать, глядя, как Зед макнул полотняную тряпку в ведро с водой и протер бледное страдающее лицо хозяина. Мак-Кеггерс фыркнул и приложился еще раз к своему стимулирующему.

Этому городу повезло — к добру там или к худу — иметь у себя службе человека, столь искусного в анатомии и в живописи и с такой памятью. Он мог говорить с кем-нибудь в понедельник, а в субботу вспомнить точное время разговора и каждое слово собеседника. Он был весьма многообещающим студентом-художником, как и студентом-медиком, пока не приходилось иметь хоть какое-нибудь дело с кровью или мертвым телом. Тогда он превращался в развалину.