Королева Бедлама - Роберт МакКаммон

Мэтью не мог ничего ответить — он размышлял, как должен был подготовиться убийца, чтобы действовать быстро, тихо и успешно. Одеться в темное, без фонаря, держать наготове дубинку — быть может, на поясе под черным плащом, и нож в ножнах пол рукой. С земли кровь не плеснет так далеко, чтобы убийца — заранее готовый к ее фонтану — не смог избежать попадания. Перчатки, конечно, — на случай, если рукоять ножа станет скользкой. Разрезы вокруг глаз — и он исчезает в темноте.

— Какая связь между доктором Годвином и мистером Девериком? — спросил Мэтью, пусть даже вопрос был слышен только ему.

— Вот вы и найдете, — ответил Мак-Кеггерс. Он отвернулся от Мэтью, показывая, что разговор окончен, и сосредоточился целиком на своих записях.

Мэтью подождал еще чуть-чуть, но было ясно, что его присутствие перестало быть желательным. Когда Мак-Кеггерс махнул рукой Зеду, и невольник стал умелыми движениями бритвы разрезать одежду на покойнике, Мэтью понял, что пора поднимать с пола фонарь, где свеча сгорела до огарка, и выходить в мир живых.

Но его восхождение к двери было ненадолго прервано.

— Иногда, — сказал Мак-Кеггерс, и по голосу и эху было понятно, что головы он не повернул, — неразумно бывает открывать внимательному наблюдателю все без исключения. Что говорить Григсби и что не говорить, я оставляю на ваше усмотрение.

— Да, сэр, — ответил Мэтью и вышел из холодной камеры.

— Ну? Ну? Рассказывай! — Мэтью едва успел выйти в дверь Сити-холла, как Мармадьюк Григсби сгреб его за шкирку. Печатник запрыгал рядом, шаг в шаг, хотя ему пришлось подналечь, чтобы угнаться за длинными ногами Мэтью. — Что думает Мак-Кеггерс? Он что-нибудь сказал об орудии убийства?

— Я думаю, не стоит превращать это в публичное обсуждение, — предостерег Мэтью, потому что даже в столь поздний час на улицах все еще бродили люди — несомненно, беженцы из таверн, — собирались на углах, дымили трубками и обсуждали жестокосердную быстроту бледного всадника, Мэтью продолжал идти, свернул за угол на Бродвей — Григсби не отставал. Мэтью на ходу подумал, что еще очень далеко идти в такую темную ночь, а в этой темноте бродит Маскер, совершивший уже два убийства. Уличные фонари почти догорели и погасли, влажный морской ветерок нес тучи, закрывавшие иногда луну. Мэтью замедлил шаг. Хотя у него и был свой слабый свет, а иногда виден был фонарь другого какого-нибудь ночного прохожего, но он решил, что все-таки лучше идти в компании.

— Не надо это так оставлять! — говорил Григсби. — Мы должны сличить свои впечатления и немедленно дать статью в «Уховертке». У меня есть прочие объявления и всякая хроника, чтобы заполнить лист, но уж эта история всяко заслуживает чернил.

— У меня завтра полный рабочий день. В смысле, уже сегодня. Может быть, в четверг я смогу тебе помочь.

— Я напишу правду, как мне она известна. Ты можешь написать статью со своими фактами и впечатлениями. А потом напечатаем. Ты же мне поможешь?

Это была утомительная работа, от которой почти слепли глаза, потому что набирать приходилось от конца к началу. И на это мог уйти — что бы там ни говорил Мэтью о «вечерней работе» — целый день и приличный кусок ночи. Но эта операция требовала по крайней мере двух человек — один мажет набор типографской краской, другой тянет за рычаг, печатая лист.

— Да, помогу, — согласился Мэтью. Григсби ему нравился, а дух этого человека внушал восхищение. И ему нравилось участвовать в верстке листка, первому видеть некоторые заметки, которые Григсби писал о пьяных дебошах в тавернах, драках между мужьями и женами, погонях за вырвавшимися на улицу быками и лошадьми, кого в каком заведении видели за каким столом и в чьей компании, и более обыденные истории: какой груз куда прибыл или убывает, какой корабль идет в какой порт и тому подобное.

— Я знал, что могу на тебя рассчитывать. Нам, конечно, нужно побеседовать с Филиппом Кови, поскольку, как я понял, он был на месте преступления первым. А ты вторым — вот повезло тебе! В смысле, какая это удача для газеты, хотел я сказать. Ну, и попробуем получить официальное заявление от Лиллехорна. Маловероятно, но не совсем уж невозможно. А знаешь, я думаю, что мы даже от лорда Корнбери могли бы получить заявление. Вот это было бы такое…

Мэтью не слушал. Его как громом поразила фраза «был на месте преступления первым». Григсби бубнил о своих грандиозных планах, а Мэтью думал о тех, кто там действительно был вторым и третьим. Вспомнил слова преподобного Уэйда, обращенные к доктору Вандерброкену: «Мы вынуждены его покинуть».

И куда пойти?

Он решил, что это как раз пример факта, которым с Григсби делиться не надо — по крайней мере до тех пор, пока не представится возможность услышать, что выяснил у этих двух джентльменов Лиллехорн и какое было у них дело более важное, чем дождаться констебля на месте убийства. Может быть, они видели или слышали нечто, о чем должны были бы свидетельствовать? Если да, то слишком они оказались плохими свидетелями для таких уважаемых граждан. Потому что с места преступления просто исчезли.

— Как восприняла известия миссис Деверик? — спросил Мэтью, когда они подходили к церкви Троицы.

— Стоически, — ответил Григсби. — Но за Эстер Деверик никогда не замечали публичного проявления чувств. Она поднесла к лицу платок и закрыла им глаза, а уж были там слезы или нет, неизвестно.

— Я бы хотел снова побеседовать с Робертом. Он не может не знать что-нибудь о том, кто желал зла его отцу. Может быть, он даже сам не понимает, что именно знает.

— То есть ты думаешь, что Маскер… — Григсби понизил голос, услышав, как эхо разносится над тихим Бродвеем, — что Маскер действует с целью и планом? Почему ты решил, что это не безумец среди нас?

— Я же не говорил, что убийца — не безумец, или хотя бы наполовину не безумец. Меня беспокоит другая половина, и она должна беспокоить также и Лиллехорна. Если есть два человека, убитых одной и той же рукой, почему не ожидать третьего, четвертого или… или сколько их еще будет? И я не думаю, что это все так случайно.

— Почему? Из-за того, что рассказал тебе Мак-Кеггерс?

Мэтью почувствовал, что Григсби напряжен, как громоотвод. Уж если попадет человеку в кровь типографская краска, она всю жизнь будет зудеть у него в жилах.

— Я смогу получить его заключение у магистрата Пауэрса, — ответил он, не желая комментировать возможность, что Деверик был убит, когда протянул руку такому же, как он сам, джентльмену или — упаси Господь — крупному коммерсанту. До Мэтью дошло, что сам Маскер тоже может ходить в маске — маске общественного служащего или же успешного предпринимателя, и это его «полубезумие» определяет его действия уже месяцами, если не годами. — Полагаю, следует узнать мнение Мак-Кеггерса до того, как мы…

Но тут неожиданно из-за угла Кинг-стрит вышел хорошо одетый человек в бежевом сюртуке и треуголке, прошел мимо, не сказав ни слова, и исчез в темноте. Мэтью видел его какие-то несколько секунд, но, кажется, узнал в нем того, кто так свирепо метал яблоки в лицо Эбенезера Грудера.