Согдиана - Явдат Ильясов

— Пусть едет. Но кормить его я не буду.

— Та-а-ак… — Глаза Спантамано приняли сосредоточенное выражение. Он забарабанил пальцами по медному подносу и стал негромко насвистывать сквозь зубы. Потом резко встряхнул головой. — Хорошо! Уйдем на север, за Окс.[16]

В Бактре, по донесениям лазутчиков, остался двухтысячный отряд мидян и персов, не примкнувших к Бессу и решивших защищаться. Отдохнув в Драпсаке, македонец сделал внезапный налет на Бактру и взял ее после недолгой осады. Жители города так ненавидели персов, что во время приступа стали избивать их. Народ открыл ворота и встретил македонцев как освободителей. Чтобы еще больше склонить местных жителей на свою сторону, Александр приказал солдатам никого до времени не обижать.

Бактра показалась Александру унылой и запустелой. Персы довели город до разорения. "Когда я наведу порядок на всей азиатской земле, — сказал Александр себе, — открою здесь хорошую торговлю, и город оживет".

Солдатам было объявлено, что в Бактре они отдохнут, запасутся хлебом и направятся в Согдиану, чтобы разгромить Бесса.

В золото Зевс обратился, когда захотел он с Данаи

Девичий пояс совлечь, в медный проникнув чертог.

Миф этот нам говорит, что и медные стены, и цепи

Все подчиняет себе золота мощная власть.

Золото все расслабляет ремни, всякий ключ бесполезным

Делает; золото гнет женщин с надменным челом

Так же, как душу Данаи согнуло. Кто деньги приносит,

Вовсе тому не нужна помощь Киприды в любви.

Силенциарий, «Эпиграммы»

Напротив Тармиты[17]беглецы переправились в больших лодках на правый берег Окса и сожгли суда, чтобы они не достались македонцам. Отсюда путь лежал по горам и пустыням до Наутаки[18]— города, расположенного недалеко от Мараканды.

Впереди ехали согдийцы и дахи Спантамано. Воины из Мараканды, Бахара, Наутаки, Пенджикента и других мест Согдианы распевали песни — долгие странствия по далеким, чужим краям закончились, кони согдийцев ступали по родной земле.

Иным было состояние бактрийцев. Толпа многочисленных сородичей жреца Вахшунварты, его вооруженных слуг, жен и детей, среди которых выделялась редкой красотой четырнадцатилетняя Рохшанек, а также семейства других бактрийских жрецов и старейшин, бежавших вместе с Вахшунвартой, тосковали о покинутой Бактриане и тревожно глядели вперед, невесело размышляя о будущем. Оно не сулило им ничего хорошего.

Персы же, замыкавшие это скорбное шествие, были трижды мрачней унылых бактрийцев, и угрюмей всех казался их предводитель Бесс. Он долго отговаривал Вахшунварту и Спантамано от бегства в Наутаку, но они его не послушались. Без них же Бесс не решился остаться в Бактре, боясь не столько Александра, сколько мести туземцев. И вот он ехал сейчас во главе своего отряда, проклиная судьбу, которая так немилостиво с ним обошлась. Все меньше и меньше друзей оставалось у Бесса, все больше становилось врагов. Самым опасным из них был Спантамано. После ухода из Бактры в нем произошла разительная перемена. Согдиец держит себя не так, как держал прежде, и это не укрылось от глаз Бесса. Раньше потомок Сиавахша с утра до ночи орал во все горло песню о разбитом горшке, хохотал на каждом шагу и не упускал случая позубоскалить. Сейчас он вопреки своему обычаю, не пел, не смеялся и не разговаривал. Все эти дни он озабоченно посвистывал и сосредоточенно думал. О чем? Этого не знал никто в целом мире. А неизвестность настораживала, пугала Бесса.

— Посмотрим.

— Там видно будет.

— Время покажет.

Так отвечал Спантамано, когда его спрашивали, что он станет делать после приезда в Наутаку.

Вместе со Спантамано ехал в Наутаку и бледный перс Датафарн. Странный это был человек — все время хмурился, никому не задавал вопросов, никому не отвечал, всех сторонился, и только Спантамано улыбался иногда своей обычной грустной улыбкой.

— Ты почему такой? — спросил его Спантамано.

— Какой?

— Ну… вот, смотри: солнце кругом, птицы летают, ящерицы бегают, все радуются, а ты угрюмый. Почему?

— Что — солнце? — печально ответил Датафарн. — Солнце всходит, заходит, а мир… мир остается злым и темным, как всегда.

— Как ты сказал? — удивился Спантамано. — Мир — всегда злой и темный?

— Конечно! Разве горе и мука, которым не видно конца, разве кровь, что каждый час льется на земле, разве землетрясения, извержения огнедышащих гор, ураганы, град, потоп, война, пожары, мор — все это не говорит, что миром правит зло?

— Хм… — Спантамано растерянно поглядел на Датафарна. — Я не думал о таких вещах. Но… кажется мне: ты не прав. Только ли зло на земле? А сила добра? Какой же ты приверженец Заратуштры, если не чтишь Охрамазду, бога добра и света?

— Добро? — Датафарн усмехнулся. — О люди! Вы видите в словах только оболочку, но не добираетесь до их внутреннего смысла. Что такое добро? Чистого добра не бывает. Все зависит от того, кто совершает действие. Понимаешь?

— Нет, — откровенно признался Спантамано.

— Ну вот, если тигр нападет на буйвола, он совершит — что? Добро для себя — ведь коли он не съест буйвола, то умрет с голоду. Верно?

— Ну.

— И если буйвол распорет тигру брюхо, то он тоже совершит добро добро для себя. Так?

— Так.

— Значит, добра самого по себе нет. Корень всего на земле — голод. Каждое существо хочет есть. Чтобы не умереть с голоду, оно ест других. Чтобы оправдать свой поступок, оно объявляет жертву носителем зла, а себя — носителем добра. Добро — это просто красивое слово, которым прикрывают зло. Суть жизни в том, чтобы есть друг друга.

— Ты говоришь о тиграх и буйволах. А у людей как?

— У людей еще хуже! Верней, о людях я и говорю. Зверь — тот хоть не болтает. Ест — и все. А человек — каких только пышных слов не выдумает он, прежде чем слопать себе подобного. «Добро», "истина", «справедливость», "благо" — о себе и «вероотступник», "возмутитель спокойствия" — о жертве, — все это говорится только для того, чтобы помех скушать жертву. Вспомни уроки прошлого. Финикийцев ели египтяне, египтян ели ассирийцы, ассирийцев ели мидяне, мидян ели персы, теперь юнаны едят персов. Бесс проглотил Дариавуша, ты пожрешь Бесса. Разве не так? Земледелец грабит кочевника, кочевник грабит земледельца. Богатый обдирает бедного, бедный убивает богатого. Муж угнетает жену, жена доводит мужа до безумия. Все человечество охвачено звериной алчностью. Каждый стремится втоптать другого в грязь, чтобы возвысится самому. Так было, есть и будет до тех пор, пока человечество совсем не лишится разума и не истребит само себя. Вот почему я презираю людей. Понимаешь?