Возвращение блудного сына - Александр Омельянюк

Я сделал вид, что и не понял,

По-прежнему играв в футбол.

Паршивец сей меня не донял.

Слабак по этой части он.

Зашёл тогда издалека.

И лучше не придумал:

Дразнить он начал старика.

А дальше, что удумал?!

Птенец пархатый обнаглел,

И начал строить рожи.

Он пародировать хотел,

И в этом лез из кожи.

Других детей всех рассмешив,

Он принялся кривляться.

Себя лишь этим ублажив,

Он стал вдруг отвлекаться.

Ведь желторотому ему

Такое делать рано.

Сужу я только по нему,

Хоть он старался рьяно.

Давно «приятелем» с ним был.

Считал его способным.

Но тем, наверно, навредил?

Тот к славе стал голодным.

Он ждал посылов от меня,

И, видимо, заждался.

Поскольку он любил себя,

То вот, теперь сорвался:

«Маэстро не заметил, зря!

Пускай теперь страдает!

Во всём пеняет на себя,

Раз суть не понимает!».

Но до страданий далеко.

Меня смех разбирает.

Понять Аркашу нелегко.

Зачем на мэтра лает?

Как моська лает на слона.

Ну, что же с ней поделать?

Видать озлоблена она

В бессилье что-то сделать?

«Щенок» скорее от Табаки.

Не льва, конечно, не собаки,

Шакала только может быть.

Хотел влиятельным он слыть.

Мне лицемерно руку жмёт.

Верней, ладошку тянет.

И думает: вот отвернёт,

Иль в сторону отпрянет?!

По-барски, как для поцелуя,

Ладонь протягивать мне стал.

Но в этом жесте хамство чуя,

Я пальцы слишком сильно сжал…

Он мне внимал, открывши рот,

Не зная, что его нет гадей.

Моральный, видимо, урод –

Щенок по имени Аркадий?

Птенец Аркадий, иль щенок?

Он желторотый, иль Табаки?

Какой он вынесет урок

Из интеллигентной вроде драки?!

По некоторым репликам Аркадия Платон понял, что здесь не обошлось без Алексея Грендаля, который, видимо, проинформировал юное дарование о писательской деятельности старшего товарища по спорту и его способности написать тексты для поющего и играющего на гитаре Аркадия.

Некоторые представители народа сами глупости делают, и других этому учат! – понял ситуацию писатель.

А когда Платон как-то раз услышал, что Аркадий кому-то доказывает, что он нападающий, то не выдержал и под всеобщий хохот заметил нахалу:

– «Аркадий! Ты не футболист, не нападающий, тем более не защитник! А так себе, ни то, ни сё! Место между жопой и… «пахом», то есть, промежность! А может даже и жертва пьяной акушерки?! Ну, что ты всё время по полю скачешь, как лошадь Пржевальского?!».

А услышав его возмущённое оправдание, что он не скачет, а играет, тут же уточнил:

– «А-а?! Ну, тогда значит ты конёк-горбунёк!».

К выходным на дачу приехала Анастасия. Значит, лето в разгаре и дошло до своего экватора. Платон на пару с Надеждой дорабатывал последнюю неделю перед очередной частью своего отпуска.

– «Передаю тебе плавленый привет!» – сообщил он начальнице о сделанной по её заказу покупке, в том числе и плавленого сырка к обеду.

– «Там такие были «антирепризы»!?» – радостно в ответ сообщила ему Надежда о своём очередном бесплатном, по блату, посещении театра Константина Райкина.

Жаркие рабочие дни июля завершались, как правило, однообразно.

Платон приезжал с работы на дачу, переодевался и уезжал на велосипеде играть в футбол. По возвращении он поливал грядки, наполнял бочки, принимал душ, совмещая обед с ужином, поздно ел, и в полночь ложился спать. Иногда Ксения помогала мужу с поливом, и тогда Платон успевал позаниматься и другими делами – или собирал ягоды, или делал ещё что-либо, например, что-то чинил или мастерил новое. В частности, с использованием выходных дней, он завершил электропроводку в тёплый душ и в мастерскую.

Кроме земляники и огурцы в парнике Кочетов тоже появились, как никогда рано. Ежевечерний полив спасал огород и цветы. Но воды не хватало на другие плодовые деревья и кусты. Появилась угроза засухи. Кое-где уже даже потрескалась земля. Но в тени, вдали от палящих лучей Солнца грунт был по-прежнему отличный – рассыпчатый и даже влажный.

Вскоре к работе в огороде присоединилась и Настя.

В этот раз она старалась изо всех своих немногих сил. Теперь Настя не только традиционно пропалывала грядки, подавая Ксении не реализуемый для неё пример, но и старалась быть лояльной в поведении, в отношении к другим людям.

Давняя борьба Платона против эгоизма сестры явно стала приносить свои плоды.

Это навело Платона на новые мысли о Насте, и не только об её поведении, но и об её мировоззрении, вере в Бога.

Да! Верующим нужна незыблемая опора. Вот они и выбирают Бога, который за всех, всё решает. Бог есть и ничего больше им не надо, ничего больше они и не хотят! – начал рассуждать он сам с собой.

А начинается всё это с детства. Детям вообще присущ метафизический взгляд, они по своей природе невольные метафизики. Многие из таких детей уже вырастая и взрослея, ими и остаются, но теперь необоснованно считают себя истиной в последней инстанции. Они не знают всей правды – просто не могут знать её, не понимают, что это лишь их ощущения, впечатления, а не истина – продолжил он.

А метафизика нужна детям для чего? Чтобы получить основу и фундамент первых знаний, начальную опору в жизни! Поэтому они и считают свои знания незыблемыми, основными, потому непоколебимыми. И только повзрослев, многие из них, но не все, понимают, что все эти их знания относительны. А если им не дадут знаний с детства, у них не будет в жизни опоры. Поэтому часто метафизики, в числе которых многие люди, остаются ими на всю жизнь! – заключил свои полуночные раздумья Платон.

Вдруг с неба на него взглянула большая Луна. Что-то неприятное, и даже чуть зловещее было в её взоре. Тут-то он понял, что именно!?

Это же полнолуние! А в каждое полнолуние с Ксенией случалось что-то необычное. Она становилась маленькой стервой, необоснованно шпыняя мужа, что не стало исключением и в этот раз.