Жена-беглянка - Кира Калинина

знаю, как у меня сердце не остановилось.

Нет, знаю! Его удержал страх расколотить чужой дорогущий светописец о кафельный пол.

Организм отреагировал, как полагается: ледяной оторопью, сдавленным "ах", ватными ногами и дрожью в пальцах. Но светописец я не выронила, чувств не лишилась и не завыла в голос — пусть и хотелось до чёртиков.

Ну почему, почему судьба сводит нас снова и снова, причём каждый раз в такой ситуации, что мне впору сквозь землю провалиться?!.

В расстёгнутом пиджаке и без галстука Мэт Даймер всё равно выглядел франтом, а на меня смотрел, как на болотного слизня.

— Что там у тебя? — умением выхватывать из рук суб-устройства инспектор владел виртуозно.

Я сжала зубы.

— Господин Талхар просил принести ему светописец.

— И ты педантично исполнила, что велели. Даже карманы не обшарила?

Дать бы мерзавцу пощёчину!

— Господин Талхар просил больше ничего не трогать.

— Хм. Значит, одежда обработана. Что ж, не трогать так не трогать…

Он повертел светописец так и этак, выбрал место с торца и приложил к своему суб-кольцу. Я читала, что некоторые коммуникаторы новейших моделей могут получать данные с других аппаратов простым прикосновением, но никогда не видела, как это работает.

— Всё. Забирай свою игруш…

Инспектор скользнул по мне взглядом. Потом резко наклонился и с силой дёрнул за подол — меня даже качнуло от рывка.

Юбка! Совсем про неё забыла.

В его карих глазах плясали бесы, и я отпрянула, стукнувшись локтем о дверцу чужого шкафчика. Дверца обиженно крякнула. А бесстыдник Даймер, не давая опомниться, одним движением стянул с меня простыню.

Плечам стало зябко, щекам — горячо: блузка-то полупрозрачная...

— Симона, ты бесподобна! — наглец развеселился от души. — Надо же такое выдумать!

— Отдай!

Я попыталась выхватить у него свою "тогу", но он ловко уклонился и отвёл руку в сторону.

— И в этом ты собиралась лезть в бассейн?

— Я не собиралась лезть в бассейн!

— А если бы тебе приказали?

— Всё равно бы не полезла! Это не входит в мои должностные обязанности!

— А если бы пригрозили увольнением?

— Пусть увольняют!

— Ох, Симона, — отсмеявшись, вздохнул Мэт. — Ты что, не могла найти себе нормальную работу? Почему тебя так и тянет ко всякому жулью?

— Может, потому что ваше правительство не оставило мне других возможностей?

Его глаза вмиг сузились, и сам он будто окутался тенью. Хотел сказать что-то резкое — но взглянул на меня и хмыкнул:

— Почему у тебя юбка набекрень?

— Вторую сторону подколоть нечем.

Я даже смущаться перестала. Какой смысл? Опозориться сильнее уже невозможно.

— Тебе повезло, — Мэт улыбнулся загадочной улыбкой доброй феи. Сунул светописец в карман, перебросил простыню через руку и что-то отстегнул с лацкана. — У меня как раз есть значок. Университетский. Ходил я тут недавно на одну встречу...

И он бесцеремонно сгрёб в горсть ткань на моём бедре.

— Как ты!..

— Стой смирно. А то уколю.

Казалось бы, момент абсолютно не романтический, я вся на нервах, кругом люди — их не видно, но они есть! — и негодник, кажется, не собирается распускать руки, а действительно помогает… Но каждое его прикосновение, даже самое лёгкое, отзывалось внутри приятной слабостью, будоражило видениями ночи в гостинице "Экселенца".

— Вроде бы держится, — для проверки Мэт немного подёргал подол. — Ваш плащ, госпожа!

Он накинул мне на плечи простыню.

— Нет, не так. Подними руки.

Картинки в голове стали разнообразнее, букет ощущений ярче. О, он не делал ничего лишнего! Просто стоял вплотную, дразнил намёком на запах аниса, блеском глаз с удивительными крапинками — и пеленал меня, как мама младенца, дотрагиваясь то там, то сям, обхватывая руками, коротко заныривая пальцами под ворот, под мышки…

В хранилище стало подозрительно жарко. Светлые росы, от меня же потом несёт! И сердце так некстати ускорилось.

Держись, Симона. Нельзя, чтобы этот бессовестный тип заметил, как сбилось твоё дыхание. А то вообразит невесть что.

— Ну вот, — Мэт отступил, любуясь делом своих рук. — Древняя нимфа, только лиры не хватает. И венка из анемонов.

Ещё и насмехается!

— Отдайте мне светописец, господин Даймер.

— Извольте, госпожа Бронски, — с ехидной улыбкой он вложил свой трофей мне в руку. — Значок вернёшь, он мне нужен. Знаешь кафе "Хвост трубой"? Через три дня, в пять вечера.

— Я не могу! У меня конференция. То есть съезд.

Вообще-то он кончается послезавтра, но надо же как-то отговориться.

— Значит, через четыре.

— Не могу обещать. Вдруг я понадоблюсь господину Талхару.

— Позвонишь и предупредишь. У тебя цел мой ком-код? Вот и хорошо. Не придёшь, я сам позвоню… в особняк Талхара.

— Не надо звонить! Я приду.

Да что со мной такое? Почему я поддаюсь на его уловки?

— Ладно, иди, тебя ждут, — он даже соизволил посторониться, но в последний момент придержал за запястье, добавив с неожиданной серьёзностью: — Будь осторожна, Симона.

И только открывая дверь купальни, я задалась вопросом: что он делал в бане посреди рабочего дня?Подписаться на автора

Глава 10. А на мужчин мы смотрим свысока… слегка

— И что же? — Марлена наклонилась ко мне через столик с бумажной посудой. — Зачем он приходил?

Высокие стаканы с надписью "Не бойся летать!" вмещали по полграфина вишнёвого компота, остывшего почти до температуры воздуха за бортом кабинки. И на борту тоже. Прозрачные стенки защищали от ветра, но не от холода, и я порадовалась, что надела родное татурское полупальто.

— Не знаю, — ответила, глядя на раскинувшийся внизу город. — Видела его потом с каким-то мужчиной. Или мне показалось. Они были далеко, в самом конце коридора, и сразу куда-то свернули.

Глубокие тарелки с надписью "Не бойся желать!" стояли пустыми. Меньки, маленькие джеландские пирожки, варёные в крутом кипятке, мы успели съесть, я свои со сметаной, а темпераментная Марлена с горчицей. Остались только круассаны с клюквой. Но кабинка только-только добралась до верхней точки Арки Желаний, и нам предстояло болтаться в небесах не меньше часа — имело смысл придержать что-то про запас.

Арку Желаний возвели из стали и субстанции вскоре после провозглашения Джеландии и сначала называли Аркой Независимости. Ажурная конструкция парила над Чуддвилем как воплощение девиза, начертанного на джеландских гольденах: "Невозможное возможно — если очень захотеть". Правее и выше серебрился, растворяясь