Екатерина Великая и ее семейство - Вольдемар Балязин

В штурме Измаила принимал участие и Валериан Зубов. Командуя отрядом, он атаковал турецкую батарею, пробился к Килийским воротам и штыковым ударом опрокинул противника.

И вновь Потемкин послал его в Петербург с извещением о победе, за что Зубов получил чин бригадира и орден Георгия 4-го класса.

Во время его пребывания в Петербурге узнали о серьезной размолвке между Потемкиным и Суворовым, случившейся в конце декабря, когда победитель Измаила приехал в Яссы. Кажется, Потемкин, вопреки обычаю, на сей раз ревновал к чужому успеху, но не дал повода к тому, чтобы это заметили другие. Он приказал выстроить для встречи победителя триумфальные ворота, украсить город и подготовить праздничный фейерверк и артиллерийский салют.

К заставе были высланы нарочные, а по дороге ко дворцу – махальщики, чтобы Светлейший знал о приезде, как только экипаж Суворова появится у въезда в город.

Однако Суворов въехал с другой стороны, и не в экипаже, а в поповской телеге – долгуше, крытой рогожей. Упряжь на лошади была веревочной, и на козлах сидел старик-кучер в овчинном, до пят, тулупе и войлочной молдаванской шляпе.

Потемкина известили, когда Суворов уже въезжал к нему во двор.

Переполошившийся Светлейший побежал встречать гостя. Крепко обняв его, Потемкин спросил:

– Чем же могу я, сердечно чтимый друг мой Александр Васильевич, наградить вас за ваши великие заслуги?

На что Суворов ответил:

– Кроме Бога и государыни, меня никто наградить не может.

Потемкин молча повернулся и пошел в зал.

Там Суворов вручил ему рапорт о взятии Измаила и добавил:

– Мужайтесь, князь. Не придворные наветы – ваш гений. Надобно идти вперед, на Стамбул. И тогда история помянет вечным признанием ваши труды.

Потемкин молчал.

Суворов, не прощаясь, повернулся и пошел во двор.

Больше он с Потемкиным никогда не виделся.

Потемкин скоро доехал до Петербурга и был встречен с прежними почестями. Его поселили в Зимнем дворце, а Екатерина подарила Григорию Александровичу фельдмаршалский мундир, украшенный по шитью алмазами и драгоценными камнями стоимостью в 200 тысяч рублей, и еще дворец, ранее уже однажды принадлежавший ему, но проданный им в казну, названный по его титулу «Таврическим», и прилегающий ко дворцу большой парк.

И вот здесь, мешая хандру и меланхолию с деятельным участием в отделке дворца, Потемкин задумал учинить такой праздник, который затмил бы и его собственные самые пышные пиры и приемы.

Подготовка к празднику началась ранней весной. Десятки художников и декораторов работали в залах, готовя нечто дотоле невиданное. Множество молодых кавалеров и дам являлись во дворец на репетиции задуманных князем «живых картин». На площади перед дворцом были построены качели и карусели, рядами стояли лавки, забитые разными вещами – платками, шалями, юбками, кофтами, ботинками и сапогами, штанами и рубахами, шляпами и шапками, которые безвозмездно должны были раздавать простолюдинам, собравшимся на площади задолго до начала праздника.

Здесь же для них были поставлены и столы с напитками и яствами.

9 мая 1791 года три тысячи приглашенных господ и дам явились в Таврический дворец. Все они были одеты в маскарадные костюмы. Сам Светлейший был одет в алый кафтан и епанчу из черных кружев. На его шляпе было так много бриллиантов, что он, не вынеся их тяжести, отдал ее одному из адъютантов, и тот носил ее за Потемкиным весь праздник. На хорах большой залы стояло триста певцов и музыкантов.

Зала освещалась шестьюдесятью огромными люстрами и пятью тысячами разноцветных лампад, сделанных в виде лилий, роз, тюльпанов, гирляндами оплетавших колонны зала.

Анфилады покоев были обиты драгоценными штофными материями и обоями и украшены великолепными полотнами западноевропейских мастеров, мраморными статуями и вазами.

Особенно пышно были украшены комнаты, предназначенные для карточной игры Екатерины и Великой княгини Марии Федоровны. Стены здесь были обиты гобеленами, а на мраморных столах перед зеркалами рядами стояли диковинные вещи из золота, серебра и драгоценных камней.

Из большого зала гости могли пройти в зимний сад, площадь которого была в шесть раз больше императорского. Посетителей встречали цветущие и благоухающие померанцевые деревья, обвитые розами и жасмином, редчайшие экзотические деревья и кустарники, море ярчайших цветов и нежнейшая зелень лужаек, на которых стояли сверкающие стеклянные шары-аквариумы с плавающими внутри разноцветными рыбками. Гости видели и прекрасные мраморные статуи, и беседки, и фонтаны, а в центре сада стоял храм Екатерины, на жертвеннике которого перед ее статуей были выбиты слова: «Матери отечества и моей благодетельнице».

Не видимые глазу курильницы с благовониями издавали непередаваемые ароматы, перемешивающиеся с запахами цветов, а над головами гостей, в ветвях деревьев, неумолчно пели десятки соловьев, канареек, дроздов и иных певчих птиц.

Таврический сад под открытым небом представлял собою как бы продолжение зимнего сада – он был изукрашен столь же искусно, но на прудах стояли лодки и гондолы, а из множества беседок, построенных на искусственно насыпанных холмах, открывались изумительной красоты виды дворца и парка.

Екатерина приехала в семь часов вечера со всею императорскою фамилией, и как только она появилась, ее провели в большую залу, где начался балет, в котором участвовали двадцать четыре пары юных аристократов и аристократок самой очаровательной наружности. В их числе были внуки императрицы Александр и Константин. Потом был еще один спектакль, поставленный в боковой зале и продолжавшийся до темноты, чтоб на празднике поразить гостей световыми эффектами.

Когда и этот спектакль кончился, зажглась вся иллюминация, Екатерину повели по залам дворца, по зимнему саду и парку.

Только во дворце одновременно зажглось 140 тысяч лампад и 20 тысяч свечей, а в саду вспыхнуло великое множество разноцветных гирлянд, фонариков и огней.

Когда во дворце начался бал, в парк были впущены все, кто хотел. Народ веселился по-своему, по соседству с господами, но и он оказался сопричастным этому великому празднику.

Описывать застолье, по роскоши подобное тому, о чем уже было здесь сказано, едва ли имеет смысл. Во всяком случае, достоверно известно, что устройство праздника обошлось Светлейшему в полмиллиона рублей.

Когда Екатерина, вопреки обычаю пробывшая на празднике до утра, первой из всех оставила дворец, сердечно поблагодарив хозяина, Потемкин упал перед нею на колени и заплакал.

…Потом говорили, что Потемкин плакал оттого, что чувствовал приближение смерти.

* * *

После этого грандиозного праздника Потемкин пробыл в Петербурге еще два с лишним месяца.

23 июля, накануне отъезда, он отужинал в компании Зубова и других гостей, которых новый фаворит позвал на проводы Светлейшего. Ужин проходил в Царском Селе. Среди гостей был и банкир Екатерины барон Сутерленд. (Чуть позже читателю станет ясно, почему именно Сутерленда автор выделил среди прочих.)