Лисичка - Татьяна Романова

— Вы говорили про маклера, — напомнила графиня.

— Да, действительно, этот Сидихин предложил мне купить у него Афанасьево за шесть тысяч рублей. Это маленькое имение до пожара стоило двенадцать тысяч, а после пожара — десять, так что предложение было очень выгодное, он точно рассчитал, что эти земли граничат с моими, а барский дом мне не нужен. Я сделал вид, что хочу занять денег для покупки, а сам поехал к губернатору. Наш губернатор, князь Ромодановский, уже подключился к расследованию этого ужасного дела, он и предложил мне заплатить деньги и оформить купчую, а из земельной управы за маклером должны были начать следить люди из сыскной полиции. Сидихин ждал от меня известий в трактире в уездном городе. Я послал ему письмо с предложением встретиться в земельной управе. Вот мы вчера там с ним и встретились.

— И что, крестный, проследили за маклером? — нетерпеливо перебила барона Долли.

— Проследили, Дашенька. Когда мы с ним купчую подписали, я ему деньги отдал, и сам видел, как за маклером двое мужчин по улице пошли. Но ничего не вышло. Сбежал он от них: в мануфактурной лавке долго стоял и приценивался к тканям, а потом через черный ход вышел на другую улицу, и его след простыл. Но губернатор сказал, что, по словам полицейских, Островский прячется где-то здесь. — Барон печально вздохнул, — уезжать вам с Дашей Морозовой отсюда нужно — ведь вы обе против него свидетели.

Все замолчали, подавленные плохими известиями. Наконец, заговорила графиня Апраксина:

— Я сама хотела бы вернуться в Санкт-Петербург. Если от Алексея придет письмо, то — в столицу. Да и Долли нужно начинать вывозить, ей через два месяца восемнадцать лет исполняется. Я вчера получила письмо от мисс Йорк, она узнала, что мы вернулись в Ратманово, и хочет снова поступить к нам на службу: заниматься с Ольгой. Я уже ответила ей и пригласила к нам.

Графиня повернулась к Опекушиной и попросила:

— Мари, выручи меня еще раз: останься с Ольгой и мисс Йорк в Ратманово, а я со старшими девочками поеду в Санкт-Петербург, ну, и Дашу Морозову заберу.

— Я, конечно, останусь, — согласилась Мария Ивановна, — не беспокойся, делай то, что считаешь нужным.

— Это — хорошая идея, — подтвердил барон, — хоть он деньги и получил, но пока узнает, что вы уехали, несколько дней пройдет, а вы затеряетесь.

— Будем говорить на почтовых станциях, что едем в Москву, а сами поедем дальше, — предложила Долли.

— Так и нужно делать, — согласился барон. — Когда вы сможете выехать?

— Завтра на рассвете, — решила Апраксина.

— Тогда я с вами прощаюсь, — сказал Тальзит и поднялся, — вам нужно укладывать вещи. Я буду писать вам в столичный дом на Миллионной улице, — он поцеловал руку Апраксиной, обнял Долли и вышел.

Вещей решили много не брать, поэтому собрались достаточно быстро. В дорогу были приготовлены две кареты: первая — для графини и девушек, а вторая — для старой горничной Марфы и Фаины, которая должна была прислуживать обеим княжнам, туда же собирались уложить зимние вещи всех путниц. Ноябрь уже заканчивался, и в обеих столицах была уже настоящая зима.

Холодный дождь лил не переставая, когда обе кареты рано утром выехали из ворот Ратманова. Дождавшись, когда экипажи повернут с подъездной аллеи на большую дорогу, Мария Ивановна и Ольга вошли обратно в теплый вестибюль, а дворецкий закрыл за ними дверь. Ни путешественницы, ни провожающие не заметили за крайней из колонн высокую фигуру в промокшем сером плаще. Лаврентий Островский внимательно следил за проводами, и от его глаз не укрылось, что обе Даши, которые ему теперь так мешали, сели в карету.

— Дьявол! — тихо выругался он. — Всё, не успел, теперь придется гнаться за ними.

Убедившись, что он остался один, Лаврентий вышел из-за колонны и, прячась за кустами подъездной аллеи, прошел к своему коню, привязанному под большим дубом за воротами. Он поскакал за каретами, держась на отдаленном расстоянии, но не упуская их из виду. На почтовой станции, где графиня заменила своих лошадей на ямских, он, проследив за путницами, сразу после их отправления подъехал к почтовой избе.

— Я хочу продать своего коня и уехать на почтовых лошадях, — объяснил он смотрителю.

— Мы, барин, лошадей не имеем права покупать, но вот купец Дмитриев берет лошадей у проезжающих, если хотите, я пошлю за ним сына, — предложил жуликоватый смотритель, увидевший в окно донского жеребца Лаврентия. Он сразу смекнул, что на сделке можно заработать до десяти рублей.

— Некогда мне ждать, купи коня сам, а потом купцу перепродашь за хорошие деньги. Сколько дашь?

Лаврентий торопился, да и торговаться из-за десяти рублей, имея в кармане шесть тысяч, он считал лишним.

— Да у меня, барин, всего пять рублей есть, больше нет, — заныл смотритель.

— Хорошо, давай пять рублей и самую быструю тройку, да карету приличную, — велел Лаврентий.

— Конечно, сей секунд. Не изволите ли пока чайку? — засуетился смотритель, отсчитывая Лаврентию пять рублей.

Пока он бегал отдавать приказания, Островский быстро перелистал книгу с записями подорожных, последняя запись сообщила ему, что графиня Апраксина следовала до Москвы.

Лаврентий объявил смотрителю, что зовут его Феофан Сидихин и следует он в Москву. Через двадцать минут тройка была готова, а еще через час Лаврентий пересек границу южной российской губернии, на которую возлагал столько надежд и где потерпел такое страшное фиаско.

До Москвы путешественницы добрались за десять дней, но женщины не устали, поскольку графиня решила останавливаться не на постоялых дворах, а в гостиницах.

— Нам спешить некуда, — рассуждала она, — теперь зима, ночевать в холодных почтовых избах мы не будем.

Действительно, на третий день путешествия девушки увидели из окна первый снег, который вперемежку с каплями холодного ноябрьского дождя кружился за окошком кареты. В Калужской губернии снег уже лежал сплошным ковром на убранных полях, а в день, когда они приблизились к Москве, ударил мороз. Женщины все закутались в шубы и пуховые платки, предусмотрительно приготовленные графиней Апраксиной в дорогу, а в карете достали из-под сиденья маленькую дорожную жаровню и на последней станции засыпали в нее горячие уголья.

— Потерпите, милые, скоро будем дома, — обещала Евдокия Михайловна.

Графиня понимала, что все очень устали, и хотела отдохнуть в Москве несколько дней, но боялась, что преступник, от которого они бежали, нагонит их, и тогда девочки снова будут в опасности. Все последние дни старая женщина обдумывала несколько планов действия, но все они ей не нравились. Ей уже не казалась удачной идея поехать в Санкт-Петербург, где придется выезжать, и они сразу окажутся на виду. Можно было уехать в одно из имений, но там соседи сразу приедут с визитами, и в уезде тотчас пойдут разговоры о появлении молодых княжон.

Графине все больше хотелось остаться в Москве, в надежде, что все дворянство покинуло ее перед пожаром и пока не многие возвратились, поэтому никому не покажется странным, если они будут жить затворницами. Когда Апраксина искала Елену, она уже выяснила, что, хотя доходные дома Алексея в Охотном ряду сгорели, его дом на Покровке был только разграблен, но не пострадал от огня. Но там останавливаться тоже было рискованно: особняк был такой большой и знаменитый, что найти его злоумышленнику было бы довольно просто. Нужно было переждать хотя бы несколько месяцев, а там и Алексей должен был вернуться, ведь война уже заканчивалась. Он точно сможет защитить сестер. Они уже потеряли Елену. Графиня чувствовала, что если с кем-нибудь из младших случится беда — это будет ее вина. На глаза старой женщины навернулись слезы. Долли заметила это и тихо сжала руку тетушки. Лиза и Даша Морозова дремали, и она наклонилась к уху графини.