Нецелованный странник - Аякко Стамм

– Как, не там, а где?

– А нигде.

– Как это, нигде?

– А вот так. Ведь нету её, дороги-то.

– Как это, «нету»?

– Да вот так, нету, и всё тут.

– А что же есть?

– А ничего нету.

– Как, ничего?

– Вот так, ничего. Ни Солнца, ни Земли, ни леса этого, ни дороги, ни тебя, ни меня. Вообще ничего.

– Но что-то всё-таки есть?

– Сегодня.

– Что, сегодня?

– Сегодня есть. Ты ведь «вчера» ищешь, и ищешь его в «завтре». А «завтра» нет, и «вчера» нет, и ничего ни завтра, ни вчера не было, нет, и не будет.

– Как же это?

– А ты подумай.

– Не пойму я что-то. Я ведь и сегодня искал, я каждый день искал. Все двадцать пять лет, каждый Божий день ищу. И не нахожу.

– А что ты ищешь-то?

– Как что? Я же тебе рассказывал, ты что, забыл?

– Ничего я не забыл. И хотел бы забыть, да не могу. Потому, я тоже искал.

– Что?

– То же, что и ты. Её, конечно.

– Ну, и нашёл?

– Нашёл.

– Где?

– Здесь.

– Когда?

– Вот глупый человечек, так ничего и не понял. Ты подумай сам-то, пораскинь мозгами. Давай стакан-то, налью уж, а то мозги сломаешь, потом не починишь.

– Слушай, дед, не томи ты душу мою, у меня и так уж крыша едет. Знаешь ведь ты что-то. Так ведь? Знаешь?

– Знаю. Всё знаю.

– Тогда рассказывай, не томи!

– Ну, слушай, коли так просишь. Только учти, узнаешь то, что я знаю, назад не воротишься. Рассказывать что ли?

– Да говори уже!

– Ну, так слушай.

…В ту ночь я так и не смог уснуть. Музыка, тот самый скрипичный плач, который приснился мне в дороге, который вместе с моей путеводной звёздочкой привёл меня сюда, к этому дому, снова запел в воздухе. Я опять слышал его, слышал так же отчетливо, как там, в машине, во сне. Или не во сне? Я уже не понимал ничего? Сон ли это был? Или не был, а всё ещё продолжается? Или не было никакого сна, а музыка, и была, и есть наяву. Тогда и девушка тоже была наяву, сейчас ведь я не сплю. Ведь дом, его великодушный хозяин, ужин, виски и всё остальное были на самом деле. Были? Почему были? Есть.… Или нет? Может всё это тоже какая-нибудь иллюзия, мистификация? На всякий случай, я ущипнул себя за мягкое место и тут же убедился в адекватности своих восприятий. Было ли всё это галлюцинациями, или просто розыгрышем какого-то шутника, но точно не было сном. В данный момент я не спал.

А музыка продолжала звучать, только откуда-то из вне. Она блуждала, то усиливаясь, то затихая, так что невозможно было определить место нахождения её источника. Я понял, что непременно, во что бы то ни стало должен найти таинственного музыканта, вернее музыкантшу, если так можно выразиться, ведь она спасла мне жизнь. Наяву ли, во сне ли я слышал звук скрипки и видел звездочку, но холодный массив чугунных кованых ворот я помню отчетливо. Тут ошибки быть не могло. Смерть играет с нами в прятки, пока мы ещё в спасительном отдалении от неё. Но стоит ей приблизиться вплотную и занести над головой свои ледяные костлявые лапы, как надобность прятаться исчезает, и она предстаёт во всей своей мертвенной «красе». Трудно, практически невозможно тогда улизнуть, освободиться от её железных объятий. Мне сегодня удалось, и причиной тому моя таинственная скрипачка, пожертвовавшая ради моего спасения своей жизнью. И хотя её мёртвого тела мне найти не удалось, быть может, удастся найти её живую, скрипка ведь поёт, я это отчётливо слышу.

Я потихоньку, чтобы не спугнуть завораживающий голос скрипки спустился вниз, в холл, где возле камина оставил моего гостеприимного хозяина. Он оказался на месте, но мелодия вдруг пропала. Я поискал её, она не заставила себя долго ждать, но, зазвучав снова, вскоре опять спряталась. Это повторилось ещё раз, и ещё, и когда в очередной раз я потерял её, руки мои опустились, и я рухнул в случайно подвернувшееся кресло. Но это был ещё не конец, она дразнила меня, играла со мной в прятки. Мой великодушный благодетель краем глаза наблюдал за мной – должно быть смешно и нелепо я выглядел, но это обстоятельство меня нисколько не смущало. Я был целиком поглощён своими поисками, и когда музыка снова зазвучала, откуда-то сверху, должно быть со второго этажа дома, где находилась моя комната, я, прихватив бутылку виски, и ничего не объясняя заинтригованному моим поведением хозяину, молча направился к лестнице, по которой спустился несколько минут назад.

Я буквально влетел в свою комнату, но там было пусто. А мелодия всё звучала и звучала, сводя с ума, вытесняя из сознания все ощущения и чувства, кроме восприятия её завораживающей песни. Я искал источник музыки, скрипичного плача, запомнившегося мне, запавшего в душу. Невозможно было определить местонахождение музыканта, мелодия лилась отовсюду, вернее, она звучала везде с одинаковой силой. Пели стены, мебель, которой была обставлена моя комната, зеркала и оконные стёкла, пол и потолок, сам воздух, наполнявший помещение, каждой своей молекулой вибрировал, создавая звуковые колебания, так что мелодия казалась живой, существующей, сущей сама по себе, независимо от инструмента, её производящего. Я вдыхал её вместе с воздухом, впитывал вместе с лунным светом, отраженным от предметов интерьера, ощущал кожей, с ног до головы покрытой мурашками, чувствовал её ритм сердцем, бившимся с ней в унисон, осознавал разумом её неотъемлемое единство с моей личностью, с моим сокровенным «Я». Мелодия иногда прерывалась, совершенно неожиданно, и в эти секунды, а может минуты, я метался по комнате, как сумасшедший, ища её снова, пытаясь поймать кончик, которым она прервалась, вытянуть за него её плач из тёмного угла, из-за шкафа, может быть, из-под кровати, отовсюду, где она могла бы спрятаться. Но её скрипичный голос, так же неожиданно, как и исчезал, появлялся вновь, заставая меня врасплох, и заставляя замирать в застигнутой позе, из опасения, или даже страха спугнуть, неосторожным движением прервать хрупкую жизнь музыки.

В один из таких перерывов я выскочил на балкон, выходящий в большой, освещенный серебряным светом полной луны парк. В глубине его я заметил крохотный мерцающий огонёк. В этот момент мелодия возобновилась, и я понял, вернее, ощутил всеми фибрами души, откуда доносится плач скрипки. Несомненно, он лился из глубины парка, оттуда, где еле заметный в лунном сиянии трепетал загадочный свет. Не помню, как я оказался на земле, в окружении дивных, казавшихся, почему-то, добрыми великанами деревьев. Осторожно, стараясь не делать шума, я пробирался сквозь густой кустарник и низкие кроны часто посаженных деревьев туда, откуда лился свет и мелодия скрипки. Вскоре я вышел на поляну. То, что открылось моему взору, привело меня в трепет и заставило содрогнуться. В центре небольшой поляны, одетая в легкое белое платье, стояла удивительной красоты девушка лет восемнадцати. Перед ней, на высокой подставке, освещенные неуверенным светом свечи, были разложены ноты. В руках девушки была скрипка. Она играла. Играла превосходно, выше всякой критики, как никто и никогда не играл, и не сыграет более, должно быть. Это была она, та самая девушка из сна, мой Ангел-спаситель. Она настолько была поглощена игрой, что не обращала никакого внимания на появление непрошенного, незваного свидетеля своего искусства.