Начало Петровской эпохи - Вольдемар Балязин

Возвратившись в Архангельск, Петр не терял понапрасну времени; он все осматривал, все узнавал; он с рыбаками ловил рыбу; с купцами толковал о торговле; с архиепископом – о путешествии по рекам, по морю и по суше, о том, как выгодно было бы торговлю прибрать к своим рукам, не вести ее исключительно через иностранные корабли, а снарядить для этого свои собственные. Он осматривал все барки и лодки, которые приходили по Двине с товарами. Однажды в небольших лодках привезли много глиняной посуды; Петр тотчас пошел их осматривать и ходил по узеньким доскам, настланным сверх посуды; он как-то нечаянно загляделся, поскользнулся, упал на горшки и перебил многие из них; хозяин испугался не того, что у него перебита посуда, а что царь упал, бросился перед ним на колени и умолял: «Батюшка-государь, прости меня, я без вины виноват, не вели меня казнить! Прости меня, неразумного».

Петр улыбнулся, успокоил испуганного и щедро заплатил за разбитую посуду…»

Соломбальская верфь и новый русский флаг

С. А. Чистякова сообщает:

«Жизнь в Архангельске не походила на жизнь прочих русских городов; здесь было много иностранцев; на них не смотрели как на еретиков; их влияние отозвалось и на русских, которые уже начали принимать европейские обычаи; в лавках было много иностранных товаров – сукна, шелковые и шерстяные материи, кружева, золотые и серебряные вещи; здесь все можно было достать, не хуже какого-либо европейского города; по реке Двине каждый день приходили барки, нагруженные хлебом, поташом, смолою, салом, нефтью, рыбьим клеем, икрою, вяленою и соленою рыбою, – все предметы нашей торговли с иностранцами. В Архангельске жило около двадцати семейств голландских, английских и гамбургских негоциантов. Царь познакомился со многими из них и бывал у них в домах.

При виде иностранных морских флагов Петр решился придумать русский; он в образец избрал нидерландский, но расположил только цвета в обратном порядке, а именно: красный, синий и белый; флаг сшили, и Петр с пушечною пальбою в первый раз поднял его и поплыл под ним по морю.

Петра занимала мысль, как бы отправить русские купеческие корабли за границу; он приказал для того снарядить два корабля, нагрузить их всем тем, что более всего требовалось за границей, и отпустить их под русским флагом, один в нынешнем, а другой в следующем году.

Петр тут же задумал приехать в Архангельск на следующий год, вместе со всею своею компанией, и приучить своих солдат к морским эволюциям; но для этого одной яхты «Святой Петр» было недостаточно, надобно было приготовить еще суда, годные для мореплавания. С этой целью он на острове Соломбале, несколько ниже Архангельска, устроил верфь и собственными руками заложил сорокапушечный корабль. Другой, такого же размера, приказал купить в Голландии и с этою целью написал письмо амстердамскому бургомистру Николаю Витсену, который до тех пор всегда аккуратно и охотно исполнял различные поручения Петра. Витсен был известен в России тем, что сделал первую географическую карту Северной Азии и вместе с описанием посвятил ее русским царям в 1687 году.

В знак своей особенной привязанности Петр подарил архиепископу Афанасию, в доме которого он особенно охотно бывал, свою карету и баркас, или струг, на котором приплыл из Вологды, с якорем, парусами, со всею оснасткою и со всеми флагами, находившимися на нем, в том числе штандарт с государственным российским гербом и флаг иерусалимский, с нашитыми на нем крестами.

Наконец, 18 сентября Петр объявил о своем намерении пуститься в обратный путь; распростился с архиепископом, сам перевез, после напутственного молебна, архиепископа через Двину, еще в последний раз гонялся за белугой и на ночь возвратился в свой дворец.

Утром Петр сел в дощаник и при колокольном звоне и неумолкаемом громе пушек поплыл по Двине; народ толпился на набережной, царь ласково кланялся ему.

В Москву царь прибыл на девятый день».

Пребывание Петра в Москве и кончина Натальи Кирилловны

С. А. Чистякова продолжает:

«Всю зиму царь приготовлялся к морскому походу, назначенному весною; он в каждую свободную минуту сам точил блоки для кораблей, отливал пушки, выбрал из Преображенского и Семеновского полков самых ловких и расторопных людей, чтобы из них составить экипаж для строящихся кораблей, составил план маневров, назначил в адмиралы того же Ромодановского, который был генералиссимусом; вице-адмиралом Бутурлина, а Гордона произвел в контр-адмиралы; сам же принял название шкипера и приказал даже в официальных бумагах не называть его иначе.

Свободное от занятий время Петр проводил в Немецкой слободе или веселился со своею компаниею, как прежде, но между веселыми пирами не забывал своих предположений насчет торговли с Европою. Он между прочим писал к Апраксину о том, чем нагружать корабль и что ему привезти из Голландии: «Купи мне лимонов, и если будет их много, то половину посоли, а другую изготовь с сахаром, по тем образцам, какие я тебе оставил; если же их привезут не много, то все обрати в лимонад. Да не забудь о рейнвейне. Больше мне ничего не нужно, разве только привезут математические инструменты, то непременно купи». В переписке с Апраксиным он подписывался шкипером и требовал от Апраксина, чтобы и тот к нему обращался, как к шкиперу. Так в одном письме пишет: «Письмо твое я получил, только сомневаюсь, ко мне ли оно писано, потому что писано с зельными чинами. Ты знаешь, я чинов не люблю, а как наш товарищ, должен знать, как ко мне писать надобно. Пиши только о деле и просто».

Со времени возвращения Петра из Архангельска при дворе стали появляться женщины; жены и дочери иностранцев бывали на вечерних собраниях и даже танцевали! Супруга Петра, несмотря на свои закоренелые суеверия, иногда появлялась на этих собраниях и принимала участие в них.

Петр не ожидал печали, которая поразила его. Царица Наталья Кирилловна захворала, но ничего опасного не предвидели в ее болезни; Петр, ничего не подозревая, готовился к какому-то празднику и пригласил всю свою компанию в дом Лефорта. Но в тот самый день рано утром из Кремлевских палат прискакал в Преображенское вестник звать царя к умирающей матери. Он застал ее в совершенно безнадежном состоянии, простился с нею и принял ее благословение. Он глубоко был потрясен предстоящею потерей, он лишался матери, которая так горячо и так преданно любила его. Ей было всего сорок два года, но постоянные опасения за жизнь сына, долгая борьба с царевной Софьей, безжалостное избиение братьев на глазах ее потрясли ее здоровье, и она часто прихварывала, хотя всегда перемогалась и старалась свою болезнь скрывать от сына. Она скончалась 24 января 1691 года; на другой день, со всеми обычными обрядами и почестями, ее похоронили в Вознесенском девичьем монастыре. Трое суток Петр был в полном отчаянии, тосковал и плакал, на четвертые был уже спокойнее, был даже у Лефорта и вскоре принялся за дело.

Извещая Апраксина о понесенной потере, он писал: «Федор Матвеевич, беду свою и последнюю печаль глухо объявляю; подробнее о ней писать рука моя отказывается, а еще более сердце. Я вспоминаю к тому же слова апостола Павла: не скорбеть об умерших – и слова Ездры: минувшего возвратить нельзя. Роптать не смею, покоряюсь тайне непостижимой и предаю все воле Божьей. Но теперь, как Ной, я от беды немного отдохнул, перестал сокрушаться о невозвратном и начинаю думать о живых!» А это живое состояло в том, чтобы приготовляли все нужное для постройки и оснастки нового корабля в Архангельске».