Огонь и ярость - Лиззи Принс

слова звучат у меня в голове. Народный чемпион. Что, черт возьми, это значит?

Я знаю, что миллионы людей по всему миру смотрят игры. Но я не могу смириться с мыслью, что они смотрят на меня. Что они могут быть вовлечены в то, что происходит со мной. Моя жизнь в последние несколько недель была такой чертовски странной. В некотором смысле, мы находимся в этом замкнутом пузыре, где есть только чемпионы и случайный набор людей, вращающихся вокруг игр. Есть Билли и стражники, жрецы и гребаный Натаниэль Роджерс. Не говоря уже о Богах, с которыми мы вынуждены посещать модные вечеринки. Это настолько поглотило меня, что я никогда не задумывалась о людях на другом конце телетрансляций, которые наблюдают за происходящим из баров вроде «Дыры» и болеют за своего любимого чемпиона.

Это неожиданно и ужасно. Если люди воспринимают мои слова и действия как своего рода бунт, то не может быть, чтобы жрецы и Боги этого не заметили. Аутсайдерам общества, возможно, есть за кого болеть, но я почти уверена, что поставила перед собой цель. Фурии во мне, той, что стремится исправить ошибки, нравится эта идея. Это вселяет в меня беспокойство.

Задний коридор ничуть не лучше, чем передняя часть бара, за исключением того, что на стенах нет фотографий. Сильви ведет нас в офис? Не может быть, чтобы Кабан болтался где — то сзади. Это не может быть так просто. Конечно, я позволила своему инстинкту привести меня сюда, но Атлас сказал, что Кабан — своего рода легендарная фигура, разыскиваемая. Он не стал бы прохлаждаться в подсобке бара на улице стриптиз — баров. Независимо от того, насколько далеко мы находимся от злачных мест.

Верно?

Если бы это было так просто, то найти его не было бы одним из испытаний Олимпийских игр.

Сильви бросает взгляд в сторону передней части бара, когда мы подходим к задней двери. — У вас, ребята, есть дроны перед входом?

— Да, — усмехаюсь я. Я ненавижу эти чертовы штуки.

Кивнув, Сильви достает телефон из заднего кармана и быстрыми движениями пальцев набирает что — то на экране. Она больше ничего не говорит, пока мы ждем в темном коридоре по меньшей мере две минуты.

Ладно, я просто сказала, что доверяю своему инстинкту и горжусь своей интуицией, которая привела меня сюда, но теперь я начинаю сомневаться во всем. Сильви готовит нам с Атласом засаду? Она заманила нас в темный коридор, чтобы куча людей окружили нас и уничтожили?

Мир — долбанутое место. На данном этапе своей жизни я бы никого не винила.

Три громких удара в заднюю дверь, за которыми следуют два более мягких, заставляют меня выпрямиться. Атлас никак не меняет позы. Он прислоняется спиной к стене и скрещивает руки на груди. Вероятно, он все это время оценивал ситуацию и высматривал опасность. Моя Фурия утихла, так что я не волнуюсь.

— Наконец — то, — протягивает Сильви, открывая дверь. Порыв холодного воздуха врывается с силой урагана. Среди кружащегося снега стоит мужчина. Я не могу разглядеть никаких черт его лица, потому что он полностью закутан.

Мы выходим? Или он заходит?

— Это Черепаха. Он отвезет вас туда, куда вам нужно.

Черепаха? Что не так со всеми этими названиями животных: Кабан, Черепаха? Очевидно, это кодовые имена, потому что кто в здравом уме назовет своего ребенка Черепахой? Я полагаю, случались и более странные вещи, так что кто, черт возьми, знает.

Черепаха заходит в бар, и я хорошо вижу его, когда он откидывает капюшон. Он высокий и худощавый, ему не больше восемнадцати. На нем парка, похожая на ту, что есть у Атласа, и одна из этих шапок — ушанок. Весь этот образ вызвал бы у Эстеллы сердечный приступ. Очевидно, что он верит в функциональность, а не в привлекательность внешнего вида. Натягивая на плечи свое вонючее, промокшее пальто, я полностью согласна.

Я чуть не падаю назад, когда Черепаха открывает рот и раздается глубокий бас. — Следуйте за мной. Идите туда, куда иду я. Не сворачивайте с дороги.

Я бросаю взгляд через плечо на Атласа, приподняв бровь, но его маска снова на месте. Держу пари, если бы Грир была здесь со мной, она одарила бы этого чувака ее смешком. Я бормочу слова благодарности Сильви, когда мы уходим, надеясь, что это не благодарность ей за то, что она отправила нас в ловушку Кабана. Я не сомневаюсь в своей способности победить в бою, но это не значит, что я в настроении выяснять отношения.

Задняя дверь «Убежища Аида» выходит в небольшой внутренний дворик. Вдоль стен проложены дорожки, позволяющие людям ходить по снегу. Должно быть, им приходится регулярно вывозить горы снега из Вегаса, потому что он никогда не прекращается. А в таком замкнутом пространстве, как это, ему буквально некуда деваться.

Я никогда не задумывалась об этой логистике, но, возможно, они сбрасывают весь снег из города в какое — нибудь водохранилище пустынных районов вокруг Лас — Вегаса. С другой стороны, это звучит как нечто, что пошло бы на пользу всем в округе, так что, вероятно, нет. Бьюсь об заклад, жрецы распределяют запасы воды и отдают ее только тем, кто предложит самую высокую цену.

Выступ крыши простирается достаточно далеко, чтобы любой, кто посмотрит сверху, не увидел нас с первого взгляда. Хотя, если дроны решат залететь во двор, они нас сразу заметят. К счастью, мы не задерживаемся снаружи надолго. Ровно столько, чтобы мокрая пушистая шерсть моего пальто превратилась в сосульки.

Черепаха ведет нас в другое здание, тем же стуком в стальную дверь с облупленной краской. Пожилой парень с короной седых волос вокруг лысины открывает дверь и приглашает нас внутрь. Черепаха обменивается с ним каким — то секретным рукопожатием, а затем продолжает идти, пока мы не достигаем кладовки другого бара. Коробки с пустыми бутылками сложены вдоль стены вместе с несколькими кегами. Черепаха пробирается через комнату, пока мы не достигаем другой двери на противоположной стороне.

Эта дверь выводит нас обратно наружу, но на этот раз мы оказываемся в переулке, а не во внутреннем дворе. Мы исполняем одну и ту же песню и танцуем добрых десять минут, стучимся в двери, прежде чем нас впускают внутрь. Я смотрю в небо каждый раз, когда мы возвращаемся на улицу, но пока я не видела ни одного дрона.

Чем дольше мы идем, тем красивее становятся здания. Мы возвращаемся к центру стрип — улицы. Сначала мы просто