Чужой клад - Александра Девиль

— Давно ли вы получали письма от вашей матушки, Анастасия Михайловна? — начал Остап Борисович издалека.

— Она мне через день пишет, как и я ей, — ответила Настя, досадуя, что приходится тратить время на пустую болтовню.

— И каковы сейчас дела в Криничках? Управляется Татьяна Степановна со своими работниками и с хозяйством?

— Управляется. Я бы так не сумела. Вот только здоровье у нее…

— Да, да, да, — вздохнул Новохатько, усиленно кивая головой. — Годы и пережитое горе берут свое. Трудно вдове с дочерью одним, без мужской руки, держать в порядке имение. Ведь управляющие — все мошенники, только и глядят, чтобы себе урвать, а хозяев пустить по миру. Нет, в этом деле свой человек нужен, близкий.

— Кто же, например? — рассеянно спросила Настя, поглядывая в окно. — У вас есть на примете честный управляющий?

— Честный? Да где ж такого найдешь? — хохотнул чиновник. — Нет, я вам про то толкую, что женщине одной без мужа тяжело.

— Вы намекаете, что маменьке надо выйти замуж? Она и слышать о том не хочет, потому что любила отца. Да и не желает, чтобы у меня был отчим.

— Татьяне Степановне, может, и не нужен муж… а вот вам, Анастасия Михайловна… — Новохатько разгладит усы и уставился на девушку умильным взглядом, — вам замуж выходить в самый раз.

Гликерия, появившись в комнате, услышала последние слова гостя и рассмеялась:

— Да вы, Остап Борисович, никак пришли сватать нашу Анастасию?

— А что, я… — Новохатько встал и приосанился.

Тут только женщины обратили внимание, что на нем новый щегольской кунтуш, а на боку болтается богато инкрустированная сабля.

— О, да вы сегодня прямо как воевода, — всплеснула руками Гликерия. — Ну, бравый казак, настоящий жених! А сабля-то какая!

— Ну, сабля, это я так… — замялся Остап Борисович.

Договорить он не успел, потому что в следующую минуту на крыльце послышался шум, взволнованные голоса и в комнату ввалились Илья и Заруцкий. Женщины так и ахнули, увидев, в каком плачевном состоянии прибыли зять и тесть. Потрепанные, грязные, со следами крови на лице, в изорванной одежде, они выглядели так, словно только что покинули поле битвы.

— Илюшенька!.. Отец!.. Что с вами? — кинулась к нему Гликерия. — Вы, наверное, напились и упали в пруд?

— Нет, дочка, до пруда мы даже не доехали, — измученным голосом сказал Харитон Карпович и упал на скамью.

— На нас напали разбойники, и мы от них еле отбились, — прошептал Илья и, держась за стену, опустился прямо на пол.

Гликерия заголосила на весь дом, позвала всех трех своих служанок, те бестолково принялись сновать туда-сюда, толкая друг друга и разливая напитки, предназначенные для пострадавших господ. Насте такая суета показалась излишней; она бы на месте Гликерии не стала звать прислугу, а сама напоила бы мужа и отца вином и прежде всего расспросила бы их о подробностях происшествия. Но прошло не менее четверти часа, прежде чем перепуганных Илью и Заруцкого удалось настроить на связный разговор.

Оказалось, что, когда они возвращались с пасеки и остановили пролетку возле родника, желая попить воды и немного прогуляться, из ближайшей рощи вдруг выскочило трое или четверо разбойников в масках. В руках у них были сабли и ножи.

— Хвала Господу, что я на всякий случай взял свою саблю, — сказал Илья и перекрестился. — Я, правда, не очень-то умею с ней управляться, но перед лицом смертельной опасности, клянусь вам, фехтовал не хуже запорожца. Да и Харитон Карпович не растерялся, схватил корягу и стал ею отбиваться. Но, конечно, быть бы нам порубанными, если б не успели вскочить в свою пролетку. А тут уж Василь не сплоховал: помчался так быстро, что его бы сам черт не догнал.

— Да, Василь — молодец, такой слуга на вес золота, — подтвердил Заруцкий, похлопав по плечу молчаливого здоровяка кучера.

— Вот спасибо тебе, Василий, за спасение моих близких, век благодарить буду! — воскликнула Гликерия. — Мы тебя достойно наградим.

— Плохо только, что мед разлился, теперь вся бричка липкая, — хмуро сказал кучер, глядя себе под ноги.

— Да откуда же в наших краях такие разбойники? — растерянно пожимая плечами, спросил Остап Борисович. — С саблями, с ножами, в масках… На мужицкий бунт это не похоже. Да и не значатся у нас нынче беглые мужики. Нет, это уж точно какие-то приезжие бродяги. Может, даже те, с Изюмского шляха… Калга и Журавель. Вроде и места у нас тут спокойные, укрепленные, а поди ж ты…

У Насти объяснения пострадавших не вызвали полного доверия. Она даже весьма скептически предположила, что непривычные к опасностям Илья и Заруцкий встретили не трех-четырех, а одного бродягу — как бы не того же Юхима, — и от страха он у них в глазах утроился. Возможно, они и махали саблей и корягой, но скорее для того, чтобы придать смелости самим себе. Она не стала разубеждать Гликерию в геройстве ее мужа, но слушала рассказ Ильи без особого интереса.

Зато Остапа Борисовича сия история весьма взволновала. Он тут же поведал о собственных тревогах, тоже связанных с неизвестными разбойниками:

— А со мною вот что приключилось… Сегодня утром подбегает на улице незнакомый парень и сует мне в руки записку. Я и опомниться не успел, как этот вьюн уже скрылся в какую- то щель. Разворачиваю записку, а там черным по белому: «Ты, такой-сякой, неподкупный пан судья, будешь покаран за то, что строго и сурово судил нас, беглых разбойников и воров. Мы тебе того не простим, что ты нас никогда не боялся и наказывал беспощадно». Вот такое, господа любезные, письмо. Я сперва подумал, что это чья-то дурацкая шутка. Но теперь, после такого ужасного приключения, какое с вами случилось, я поверю, что это были нешуточные угрозы. Видно, теперь придется мне повсюду с оружием ходить. — И Новохатько, положив руку на эфес нарядной сабли, горделиво вскинул голову и бросил на Настю выразительный взгляд.

— А где эта записка, Остап Борисович? — спросила девушка, сдерживая улыбку.

— Я вам ее не принес, чтобы вас не тревожить понапрасну.

— Да? Ну, что ж, теперь понятно, почему вы сегодня с саблей. — Настя перевела взгляд с Новохатько на Боровича. — А скажи, Илья, среди этих бродяг ты не заметил Юхима?

— Как я мог кого-то разглядеть, когда все они были в масках! — воскликнул Илья, все еще возбужденный пережитым приключением.

— Да откуда там взяться Юхиму, панночка? — заметил Новохатько. — Этот бедолага, небось, уже давно ушел в дальние края. Наверное, околел где-нибудь в канаве. Или побирается по монастырям.

— Нет, Остап Борисович, вы ошибаетесь, — возразила Настя. — Я уже два раза видела Юхима возле ручья, что за нашим двором. Правда, родичи считают, будто мне померещилось. Но я все-таки уверена, что это был Юхим. Я даже ходила к попу, у которого Юхимка служил. Однако этот отец Викентий Юхимом не заинтересовался, а меня строго отчитал за то, что занимаюсь лицедейством и дружу с нечестивыми вольнодумцами.