Проклятие Лермонтова - Лин фон Паль

Елизавета Алексеевна с горя заболела: она надеялась, что Мишель станет студентом и будет жить с ней одним домом, а если гвардейская школа – так никакого дома, а просто казарма. К тому же Мишель меньше всего годился для военной карьеры по внешним данным (государь ценил в офицерах выправку и рост) – очень невысок, хотя широк в кости, и будет некрасиво смотреться, какую форму ни наденет. Значит, будут придираться. И смеяться. А он гордый, этим все сказано. Жди неприятностей! Еще двумя годами раньше, в Середниково, на вопрос Кати Сушковой, какую карьеру Елизавета Алексеевна хочет для внука, та ответила просто: «А какую он пожелает, матушка, лишь бы не был военным!» И вот – военный…

Не понимали выбора и московские друзья Лермонтова. Саша Верещагина была в ужасе.

«Вы, вероятно, уже знаете, сударыня, что я поступаю в школу гвардейских подпрапорщиков. Это меня лишит, к сожалению, удовольствия вас скоро видеть. Если бы вы могли представить себе все горе, которое мне это причиняет, – вы бы пожалели меня. Не браните же, а утешьте меня, если у вас есть сердце», – пишет он к ней.

Но заметьте: горе ему причиняет не поступление в школу, а то, что они не смогут видеться, как раньше. А Саше причиняет горе как раз его выбор.

Марии Лопухиной, старшей сестре Вареньки, он писал о решении поступить в военную школу так:

«Не могу еще представить себе, какое впечатление произведет на вас такое важное известие обо мне: до сих пор я предназначал себя для литературного поприща, принес столько жертв своему неблагодарному кумиру и вдруг становлюсь воином. Быть может, такова особая воля Провидения! Быть может, это кратчайший путь, и если он не приведет меня к моей первоначальной цели, то, возможно, приведет к конечной цели всего существующего. Умереть с пулей в груди стоит медленной агонии старца; поэтому, если начнется война, клянусь вам Богом, что везде буду впереди…

…Прощайте же, милый друг, не говорю до свиданья, потому что не надеюсь увидеть вас здесь; между мной и милой Москвой стоят непреодолимые преграды, и, кажется, судьба с каждым днем увеличивает их. Прощайте, постарайтесь и впредь лениться не больше, чем до сих пор, и я буду вами доволен. Теперь ваши письма мне нужнее, чем когда-либо; в моем будущем заточении они доставят мне величайшее наслаждение; они одни могут связать мое прошлое и мое будущее, которые расходятся в разные стороны, оставляя между собой преграду из двух тягостных и печальных лет; возьмите на себя это скучное, но милосердное дело – и вы помешаете погибнуть человеческой жизни. Вам одной я могу сказать всё, что думаю, и хорошее, и дурное; я уже доказал это моей исповедью, и вы не должны отставать, не должны, потому что я прошу от вас не любезности, а благодеяния. Несколько дней тому назад я был в тревоге, но теперь это прошло: я успокоился; всё кончено; я жил, я слишком рано созрел, и грядущие дни не принесут мне новых впечатлений…»

В свете этой переписки и решение покинуть Москву, и отказ от учебы в университете, и выбор военной школы вместо литературного поприща, к которому он себя готовил, выглядит как бегство. Бегство – от чего? Мария Лопухина была старше Лермонтова на двенадцать лет, ей он мог открыть душу. И она была в курсе отношений между ним и младшей сестрой.

О характере этих отношений биографы в мнениях не сходятся: одни считают, что между молодыми людьми был роман, и Варенька отвечала Мишелю взаимностью, но вмешалась Елизавета Алексеевна, которая боялась потерять внука (только что миновала угроза со стороны отца), да и родные Вареньки были недовольны – близкородственный брак невозможен. Другие считают, что Лермонтов сам испугался любви к Лопухиной и трусливо сбежал, когда стало ясно, что она отвечает взаимностью. Третьи убеждены, что никакой взаимности не было, и Лермонтов сбежал от отказа. Конечно, найти подоплеку событий через сто восемьдесят два года нереально. Мария Лопухина постаралась, как могла, – она уничтожила почти все, что касалось этой любви, нам остались лишь намеки.

В летнее письмо к старшей Лопухиной Мишель вписывает стихотворение, ныне известное каждому грамотному человеку в России:

Стихи посланы Марии Лопухиной, но обращены к Варваре – как объяснение. И он делает к этому письму такую приписку: «Мне бы очень хотелось задать вам один небольшой вопрос, но перо отказывается его написать. Если угадаете – хорошо, я буду рад; если нет – значит, задай я этот вопрос, вы всё равно не сумели бы на него ответить. Это такого рода вопрос, какой, быть может, вам и в голову не приходит!»

Но Мария все понимает правильно. «Она здорова, по-видимому, довольно весела, вообще ее жизнь такая однообразная, что даже нечего о ней сказать, сегодня как вчера. Я думаю, что вы не очень огорчитесь, узнав, что она ведет такой образ жизни, потому что он охраняет ее от всяких испытаний; но с своей стороны я бы желала для нее немного разнообразия, потому что, что это за жизнь для молодой особы, слоняющейся из одной комнаты в другую, к чему приведет ее такая жизнь? – сделается ничтожным созданием, вот и всё. Ну что же? Угадала ли я вас? То ли это удовольствие, которого вы от меня ожидали?»

Из этого отрывка не становится понятнее, что случилось между молодыми людьми летом 1832 года, но, скорее всего, не взаимность чувств заставила бежать юношу в Петербург, а страх – останься он в Москве – потерять ее дружбу (совсем даже не любовь).

Судьба предлагала ему пару компромиссов. Первый: остаться в Москве, «взяться за ум», подготовиться к экзамену и его сдать. Отношения с профессорами, конечно, студент Лермонтов сильно испортил, но он не числился среди вольнодумцев и не был причастен к ведущимся против них политическим делам. Совсем не факт, что злопамятные профессора «зарезали» бы его на экзаменах. Второй: поступить в Петербурге, смирившись с потерей года. Ведь, по большому счету, два студенческих года в Москве он провел так, словно никакого университета и не существовало. Но тут дурную шутку сыграло с ним самолюбие. И – желание полностью перечеркнуть всю прежнюю жизнь. И, даже, – поставить в ней жирную точку. Как лучше всего послать себя и мир к черту? Именно так – поступить в военную школу. Может, в результате, попадет на войну – а там уже не он будет выбирать, а судьба. Предназначено выжить – выживет, предназначено умереть – убьют: «если начнется война – буду всегда впереди». Стихи, которые он пишет – они как раз об этом и есть. «Парус» – в том числе.

Мария Лопухина все это понимает, потому и дает совет:

«Я не могу вам выразить огорчение, которое причинила мне дурная новость, сообщенная вами. Как, после стольких усилий и трудов увидеть себя совершенно лишенным надежды воспользоваться их плодами и быть вынужденным начать совершенно новый образ жизни? Это поистине неприятно. Я не знаю, но думаю всё же, что вы действовали с излишней стремительностью, и, если я не ошибаюсь, это решение должно было быть вам внушено Алексеем Столыпиным, не правда ли? Я вполне понимаю, насколько вы должны чувствовать себя выбитым из колеи этой переменой, так как вы никогда не были приучены к военной службе, но и теперь, как всегда, человек предполагает, а Бог располагает, и будьте совершенно уверены в том, что всё, что Он предполагает в Своей бесконечной премудрости, служит несомненно для нашего блага. На военной службе вы так же будете иметь все возможности, чтобы отличиться; с умом и способностями возможно всюду стать счастливым. К тому же сколько раз вы говорили мне, что, если бы вспыхнула война, вы бы не захотели оставаться безучастным. Ну вот, вы, так сказать, брошены судьбой на путь, который дает вам возможность отличиться и сделаться когда-нибудь знаменитым воином. Это не может помешать вам заниматься поэзией; почему же? одно другому не мешает, напротив, вы только станете еще более любезным военным.