Нью-Йорк - Эдвард Резерфорд

Вооружившись большим зонтиком, Горэм быстро удалялся от своего дома на Парк-авеню. Он шел на север. Встречи с Хуаном происходили приблизительно раз в полгода, но всегда бывали насыщенными. Являясь полной противоположностью друг друга, они сдружились еще в Колумбийском университете. И хотя Горэм гордился тем, что обзавелся массой друзей на всех поворотах жизненного пути, он всегда считал Хуана особенным. «Жаль, что отца больше нет, – сказал Горэм однажды. – Ты бы ему понравился». В устах Горэма это была высокая похвала.

К началу 1977 года Горэм Мастер мог обоснованно заявить, что жизнь его – по крайней мере, до этих пор – шла по намеченному плану. После кончины отца он все то время, пока доучивался в Гарварде, не посещал квартиру на Парк-авеню и, приезжая в город, останавливался у матери на Стейтен-Айленде. Ему повезло вытянуть малый номер и избежать призыва. Затем он сумел произвести столь сильное впечатление на Школу бизнеса Колумбийского университета, что его зачислили в программу подготовки магистров без опыта работы. Горэм не хотел терять время, ему не терпелось начать. Тем не менее учиться было здорово. Школа бизнеса обеспечила ему солидную основу для выстраивания всей будущей жизни, а также широкий круг интересных друзей, включая Хуана Кампоса. Получив степень магистра и лишь недавно разменяв третий десяток, Горэм приобрел завидный статус владельца шестикомнатной квартиры на Парк-авеню с достаточными средствами на ее содержание в течение многих лет. И все это еще до начала трудовой деятельности.

Не такое уж богатство для людей его класса, но будь Горэм другого склада, такие деньги в начале жизненного пути могли уничтожить его, лишив всякого стимула к труду. Однако он, к своему счастью, имел столь сильное и честолюбивое желание восстановить былую славу своего рода, что видел в них лишь завершение первого этапа: нынешний представитель семьи должен продемонстрировать, что начинает карьеру, находясь в привилегированном положении. Следующий шаг – получить должность в крупном банке. После этого он сделает все, чтобы пробиться наверх. Отец не искал традиционного успеха, но Горэм будет действовать иначе. Такова его миссия.

Но он тосковал по Чарли сильнее, чем предполагал.

Чарли умер слишком быстро. Сам год его смерти был показателен. Со всеми его трагедиями 1968 год запомнился как исключительный: Тетское наступление, массовые демонстрации в Нью-Йорке против войны во Вьетнаме. В апреле убили Мартина Лютера Кинга, а в июне – Роберта Кеннеди. Прошли памятные президентские кампании Ричарда Никсона, Хьюберта Хамфри и Джорджа Уоллеса. В Европе историю Запада изменили студенческая революция в Париже и вторжение русских в Чехословакию, покончившее с Пражской весной. Энди Уорхола ранили выстрелом, Джеки Кеннеди вышла замуж за Аристотеля Онассиса. Произошло множество судьбоносных событий, а Чарли Мастер не узнал и не высказался о них. Это было противоестественно, чудовищно неправильно.

Однако в некотором смысле Горэм был чуть ли не рад, что отец не дожил до новейших времен. Гнетущая забастовка мусорщиков в 1968 году была не пиком, а только началом городских неприятностей. Великий город, столь любимый его отцом, из года в год разрушался. Прилагались огромные усилия к тому, чтобы преподнести Нью-Йорк миру как место самое замечательное. Раскопав малоизвестное сленговое название, которое восходило к двадцатым годам, маркетологи назвали его Большим Яблоком и создали соответствующую эмблему. В Центральном парке устраивали концерты, спектакли – все, что угодно душе, но за кулисами этой шумихи город неуклонно приходил в упадок. Парк превращался в клоаку, где было опасно появляться после заката. Уличная преступность росла. Что же касалось таких бедняцких районов, как Гарлем и Южный Бронкс, то они приходили в окончательное запустение.

Наконец в 1975-м Большое Яблоко признало себя банкротом. Похоже было, что его бухгалтерская отчетность подделывалась годами. Город назанимал денег под доходы, которых не имел. Никто не хотел выкупать городской долг, а президент Форд отказался выручать город, пока тот не реформируется. Навсегда запомнился заголовок в «Дейли ньюс»: «Форд – городу: отвяжись!» Срочная помощь из профсоюзных фондов предотвратила коллапс, но Большое Яблоко осталось в состоянии непрекращающегося кризиса.

Чарли не стерпел бы унижения Нью-Йорка, но Горэм все равно жалел, что не может поговорить с отцом. Они могли расходиться во взглядах, но Чарли всегда был активен, информирован и обычно имел свое мнение. Когда его не стало и Горэму пришлось самому осмысливать мир, он временами, оставшись в квартире наедине с собой, приходил в глубокое уныние.

Конечно, он выполнил все, что обещал отцу. Развез подарки друзьям и выслушал слова любви и похвалы Чарли. Это была приятная миссия. То есть он сделал все, кроме одного. Сары Адлер не оказалось в городе, она отправилась в Европу. Подарок, аккуратно завернутый, хранился в шкафу, и Горэм не знал, что там такое. Он несколько раз собирался его отвезти, но постоянно возникали какие-то дела, и после года проволочек ему стало стыдно. Подарок так и лежал, где был. Он дал зарок, что рано или поздно разберется с ним. Бог свидетель, он был настроен всерьез.

Его банковская карьера началась хорошо. Первым делом пришлось выбрать сам банк. Горэм знал, что с принятием в 1933 году закона Гласса – Стиголла, который начал регулировать банковское дело после катастрофы, выбирать приходилось одно из двух: либо коммерческие, центральные банки, принимавшие вклады от обычных людей, либо инвестиционные – торговые, как называли их в Лондоне, – банки, где заключали сделки финансисты.

Ему сказали, что в коммерческом банке риска и нервотрепки меньше, а проработать можно всю жизнь; в инвестиционном – опаснее, хотя и платят побольше. В общем и целом он склонялся к корпоративной солидности и мощи крупных коммерческих банков. Ему нравилась их основательность. В одном таком ему предложили место, и он был донельзя рад.

Жизнь устраивала его. Он успешно прошел подготовку и был направлен в отдел автокредитования. Он часами готовил цифры для оформления кредитов, но работал быстро, подмечал мелочи, а когда получил возможность изучить документы по кредитованию, обнаружил в себе врожденное умение разбираться в контрактах. И Горэм, в отличие от некоторых носителей голубых кровей, не только работал, но и просил дать ему большую нагрузку.

– Вижу, вы не боитесь перетрудиться, – однажды заметил босс.

– Так быстрее поднимешься по кривой обучения, – энергично ответил Горэм.

Когда босс привлек Горэма к работе с клиентами, он им сразу понравился. Переговоры в этой отрасли велись на досуге, по ходу игры в гольф. Чарли никогда не состоял в загородном клубе, но Горэм освоил гольф в Гротоне и не прекращал упражняться. Он показал себя с хорошей стороны, и босс взял его на заметку. В банковском деле придавали большое значение отношениям с клиентурой.

Два года назад Горэм стал помощником вице-президента. Он шел к своей цели. Теперь осталось только правильно жениться. У него были подружки, но ни одна не годилась на роль миссис Горэм Мастер. Впрочем, он об этом не волновался. Времени было много.

В семь тридцать Мэгги О’Доннелл вышла из многоквартирного дома «Кройдон», что на Восемьдесят шестой улице, повернула на Мэдисон-авеню, затем прошла несколько кварталов, миновала закусочную «Джексон Хоул», где взяла бургеры, и достигла крохотного ресторана, где подавали очень недурные комплексные обеды с минимальным выбором блюд, который менялся каждый вечер.