Театр отчаяния. Отчаянный театр - Евгений Гришковец

Через лет пять или шесть я узнал, что Сергея убили и его группировку развеяли. Из Робин Гудов той поры мало кто выжил. Уцелели только те, кто мог мимикрировать. А тот злодей, с которым мне пришлось один раз пообщаться, очевидно, не был способен к мимикрии.

После визита представителя тёмных сил, после того разговора, который был похож на опасную шахматную партию, я несколько дней пребывал в состоянии человека, который беспечно шёл, глядя по сторонам и под ноги, и вдруг прямо у него перед носом, обдав ветром и пылью, пронёсся автомобиль или скоростной поезд.

А когда оцепенение прошло, я задумался над смыслом произошедшего. Задумался и понял, что этот страшный сигнал был подан вовремя и не случайно.

С начала осени и почти до середины декабря я не провёл ни одной репетиции. Театр как театр сыграл несколько спектаклей, но как творческая единица он всё время после лета не работал. Мои актёры работали барменами, гардеробщиками, закупщиками, электриками и, очевидно, втянулись. От них ни разу не прозвучало и намёка на то, что они соскучились по репетициям. Они азартно работали в баре и готовы были продолжать.

Так что бандит Сергей с сотоварищами явился не просто так, а на запах денег, которые стали главной силой и энергией нашего азарта. Получалось, что я солгал пришедшему бандиту. Бар работал, а театр бездействовал.

Когда я всё это понял, то сразу же назначил репетицию на следующий день. Что репетировать, я не знал. Но понимал, что и не узнаю, если снова не возьмусь за репетиции.

До конца года мы приступили к репетициям спектакля «Осада». Замысел его я обдумывал ещё в процессе работы над «Титаником». Пьесу сложил в голове довольно чётко. Но задача была для меня трудная. Я ещё не делал спектаклей с большим количеством говорящих людей. В «Осаде» должно было быть аж шесть персонажей. Задействовать я планировал всех своих актёров. К этому спектаклю нужны были и костюмы, и реквизит.

Я придумал спектакль, построенный на том же приёме, что и «Титаник», то есть я убирал историческое время как таковое.

В «Осаде» по моему замыслу персонаж, который в программке был обозначен как «ветеран», весь спектакль рассказывает персонажу, названному «юноша», истории войны, с которой недавно вернулся. Ветеран должен был выглядеть, как довольно молодой отставник, работающий охранником магазина или сторожем гаража, а юноша, как паренёк, который в том же магазине работает на складе или в гараже моет машины. Ветеран рассказывает юноше истории своей героической службы и постепенно становится понятно, что он вспоминает Троянскую войну. Зритель узнаёт, что служил ветеран в одном отряде с Ахиллесом, потому что он помнит сослуживца, которого можно было убить только в пятку. Во время рассказов ветерана на сцену должны были выйти античные воины. Я задумал сцены, в которых они предлагали осаждённым сдаться, спорили друг с другом, писали письма домой, погибали. И весь спектакль на заднем плане должен был мастерить летательный аппарат и пытаться взлететь Икар.

«Осаду» мы впервые показали зрителю в самом конце той зимы. Мог ли я тогда предположить, что впоследствии поставлю этот спектакль на сцене МХАТа имени Чехова и он будет идти долгие годы, что пьеса «Осада» будет переведена на многие языки? Конечно, не мог!

Я тогда был сильно озадачен тем, что актёр, который играл ветерана, пил запойно, не являлся на репетиции, сорвал один спектакль, а я ничего не мог с ним поделать. Ещё я, как только выдавалась возможность, названивал в разные фирмы и организации, которые продавали световое оборудование. У нас закончились лампы к нашим стареньким прожекторам. Такие вообще перестали производить, и я обращался всюду в надежде, что где-то у кого-то завалялись нужные нам лампы. Тогда же очень остро встал вопрос об официальном трудоустройстве моих актёров. Им необходимо было оформление документов о трудовой деятельности. Все эти вопросы не решались. Оформить ребят на работу в баре было невозможно. У меня голова шла кругом. А ещё закупки всего на свете для бара, постоянные мелкие спорные ситуации, связанные с деньгами и обязанностями в театре… Какие могли быть фантазии о будущности пьесы «Осада»?! Сделал и сделал. Надо было жить дальше. Ценить отдельные идеи я ещё тогда не научился. Идеи казались неиссякаемым ресурсом. Идей всё время было даже слишком много.

В спектакле «Осада» фонограмму я уже не использовал. Весь спектакль звучала настоящая музыка. Музыканты сидели на сцене. Я был просто в восторге оттого, что это удалось сделать. Впечатление от общения с Андреем Гарсиа и группой «Пагода» воплотилось. Я пригласил к работе профессиональную скрипачку, актёры мои запели, один заиграл на барабанах, другой на флейте.

Музыка пришла в мой театр. Мы стали организовывать концерты разных музыкантов. Я готов был всем предоставить сцену или фойе для концертов. Я назвал то, что мы тогда делали, – «Малая филармония». Фактически мой театр осуществлял филармоническую деятельность. Любой творческий человек мог прийти ко мне и получить возможность выступить максимум для ста человек. Денег за это мы не брали. У нас был свой интерес. В дни концертов работал бар. Мы могли зарабатывать.

В театре «Ложа» проходили поэтические вечера. Те немногочисленные поэты, что хотели и могли выступать, получали нашу сцену и публику.

Театр работал. И он требовал моего постоянного присутствия. Каждую неделю я от руки рисовал минимум полтора десятка афиш. Рисовал и писал. Каждая была уникальна. Большого формата. Я жил в театре.

Но репетировал всё реже и реже. В театре постоянно шла какая-то работа и происходила деятельность. То готовились к вечернему выступлению пришлые джазовые музыканты, то происходила музыкальная репетиция моих артистов и я не должен был им мешать, то ремонтировался холодильник, а то всё это одновременно и вместе.

Мне нравилось за всем этим наблюдать. Но мои репетиции, то есть главные репетиции, происходили всё реже, длились короче и в них стала исчезать прежняя радость и веселье совместного творчества. У всех было много дел. Те, кто женились, уже завели детей. Те, кто собирался жениться, уже наметили даты свадеб. Все готовились к окончанию высшего своего образования. И в театре у всех возникли разнообразные дела и обязанности, не связанные с сугубо актёрскими задачами.

Как руководителя практически единственного студенческого театра города и области меня пригласили участвовать в работе совета по культуре при губернаторе. Я стал раз в месяц ходить в здание областной администрации и сидеть на длительных заседаниях. На них обсуждалось состояние городских и сельских библиотек, намечались мероприятия, связанные с детским дошкольным творчеством, планировались муниципальные и сельские праздники, ставились на голосование вопросы установки мемориальных досок и памятников. Я отдавал себе отчёт в том, что мне все вопросы и вся проблематика тех заседаний неинтересны и не нужны, но мне приятно было ощущать себя настоящим, значимым деятелем культуры.

Я считал близость к губернатору и к областным структурам полезным делом. Казалось, что в случае чего сам факт моего участия в совете по культуре и статус могут помочь и защитить театр от желания руководства политеха взять да и отдать наше помещение в аренду какой-нибудь фирме или под казино со стриптизом. Страх того, что нас каждый день, каждую секунду могут выставить на улицу, после изгнания из Дома художников не покидал меня никогда. От нового ректора, который выглядел как бизнесмен, можно было ожидать чего угодно.