Книга Короткого Солнца - Джин Вулф

Во время нашего спора хозяин гостиницы заявил, что он «всегда» берет дополнительную плату за дополнительное дерево. Я спросил его, как долго здесь стоит его гостиница, и он гордо ответил: «Шесть лет». Мы настолько новички в этом витке, что некоторые из нас еще не износили одежду, которую привезли из другого мира, и все же мы говорим и действуем так, как будто он был нашим с незапамятных времен. Однажды я заплакал, когда рассказал Хряку, что говорили Соседи. Он, должно быть, подумал, что я сошел с ума, но я был только утомлен, слаб и подавлен душной темнотой. Печаль, тоже, сдавила мне сердце. Она все еще давит; я чувствую ее и не должен сидеть сложа руки.

Азиджин позволяет мне писать, так что я испытываю огромное облегчение. Я боялся, что он прочтет рукопись, но он не умеет читать. Так он говорит и, мне кажется, говорит правду. Он, похоже, стыдится этого, поэтому я заверил его, что это не трудно, и предложил научить его, рисуя большие буквы на той же бумаге, которую я взял у бандитов и использую для этого дневника.

Раненый бандит, которого осушила Джали, сказал нам, что мы можем взять все, что захотим, если только пощадим его, и я опрометчиво пообещал это сделать. Я все еще вижу его: тонкий рот под тонкими усиками и большие испуганные глаза. Джали сказала, что никогда раньше не убивала, но я знаю, что это ложь — она убивала для меня, когда мы сражались с Ханом. Мы льстим себе, испытывая ужас в отношении их, но действительно ли мы намного лучше их?

Перечитывая все, что написал выше, я был ошеломлен своей откровенностью. Что, если судья в Дорпе прочтет этот отчет? Я мог бы уничтожить его (возможно, мне следовало бы), но как насчет двух других отчетов? Сколько труда я вложил в них, мечтая, что когда-нибудь Крапива сможет их прочесть, и она еще может. Я должен их спрятать.

Я сделал все, что мог, но лучшим решением было бы проследить, чтобы наш багаж не был осмотрен. Я должен расспросить сержанта о юридических процедурах, а также расспросить его людей — насколько я знаю, их информация может быть полнее и лучше, или они охотнее с ней расстанутся. Хотя мы и болтали за ужином, я не помню их имен.

Прежде чем лечь спать, я должен отметить тот примечательный факт, что я помылся в ванне, за что я — и все, кто приближается ко мне, без сомнения, — очень благодарен. На Ящерице мы купались летом в мельничном пруду или в море. Зимой мы мылись так же, как я здесь после ужина: грели воду в медном котелке, висевшем над огнем, и драили себя с мылом и тряпкой.

Когда я был мальчиком в Вайроне, у нас для этого были ванны, похожие на корыта, только длиннее. У тех, кто принадлежал к беднейшему классу, они были, как правило, из дерева, а у среднего класса, как моя мать и я, — из железа, покрытого эмалью. Во Дворце кальде и в Горностае — и вообще в домах богачей — они были каменные, что казалось очень величественным. Хотя я мылся и в них, купаться в мельничном пруду гораздо приятнее. Я намереваюсь помолиться в течение часа или около того, когда положу перо. Но если бы Внешний исполнял любое мое желание, я бы всегда купался в нашем мельничном пруду, и, когда бы я ни захотел искупаться, было бы лето.



 

Орев вернулся! Из-за витков, нарисованных между этим абзацем и последним, кажется, что прошла по меньшей мере неделя. Это была всего лишь ночь, но многое произошло. Новостей хватит на неделю, не говоря уже о снах. Я сделаю все возможное, чтобы изложить все по порядку.

Я попросил еще дров, желая посмотреть, не попытается ли хозяин постоялого двора взять за них деньги после того, что произошло между ним и Азиджином. Я получил их без дополнительной платы, и в этой комнате стало довольно тепло; когда сержант вернулся, я попросил его открыть окно. Он так и сделал, и едва не получил удар прямо в лицо от холодной, усталой и очень голодной ночной клушицы. Конечно, это был Орев, который пришел подарить мне кольцо с необычным черным камнем. Я опишу его более подробно через минуту, если меня не прервут.

Только что я сказал, что сержанта чуть не ударил Орев, который, кажется, уже некоторое время долбил в ставню, хотя я не слышал его из-за потрескивания огня. Я должен добавить, что шел сильный снег, свистящий западный ветер нес мириады крошечных хлопьев.

— Им в море Сцилла поможет, — сказал Азиджин.

Я раздобыл прекрасную свежую рыбу и чашку чистой воды для Орева. Он поел и улетел в угол возле камина — там для него есть деревянная подставка, на которую он садится, — и с тех пор с нее не слетает. Азиджин и легерман Влуг[124] были ошарашены и задали о нем больше вопросов, чем я мог ответить. Я ожидал, что они потребуют кольцо, и предложил им подержать его у себя, пока мы не доберемся до Дорпа, где я объясню судье, при каких обстоятельствах я получил его, и попрошу вернуть мне. Они осмотрели его с большим любопытством, но не выказали никакого желания иметь; так что я оставил его себе.

Оно слишком велико для моих пальцев, поэтому я положил его в карман, думая, что переберу драгоценности, когда смогу сделать это на досуге, найду цепочку и надену кольцо на шею. Однако я боялся, что потеряю его; поэтому сейчас оно находится на большом пальце левой руки, на котором идеально сидит.

На черном камне вырезана картинка. Я поднес его к окну и, хотя день был далеко не ясный, смог разглядеть, что линии, выгравированные на камне, — рисунок или надпись. Я полагаю, что это кольцо с печатью, и надо отпечатать его на воске, чтобы печать можно было прочитать.

Некоторое время я говорил об Ореве, объясняя, что он — мой любимец, что он в какой-то степени может говорить и часто уходит по своим делам. Прежде чем лечь спать, я рассказал им немного о Шелке и первоначальном Ореве, сказав, что он, должно быть, умер.

— На это вы должны не рассчитывать, мессир, — сказал мне Азиджин. — Попугай старше, чем моя двоюродная бабушка она была, и девяносто один год ей был, когда на посадочный аппарат мы вошли. Про старую птицу часто мама рассказывает. — Так что, возможно, этот Орев и есть тот самый Орев, которым владел Шелк. Это исключительно интересная идея, и я рад, что нет способа ее проверить. Как бы я был разочарован, если бы узнал, что это неправда!

После этого я лег спать, как и сержант с Влугом. Я могу только догадываться, как долго я спал, прежде чем меня разбудила мягкая рука, поглаживающая мой лоб, — час, возможно.

Это была Джали:

— Мой огонь умирает, Раджан, и в комнате становится все холоднее и холоднее. Я могу лечь в постель, чтобы ты хоть на минутку согрел меня? Я не осмеливаюсь лечь к Шкуре, он крепко спит и убьет меня, когда проснется, а ты ведь не хочешь, чтобы я легла в постель к труперам? Но я замерзаю и боюсь замерзнуть насмерть. Пожалуйста, Раджан? Я умоляю спасти мне жизнь!

Я согласился, и это было замечательно еще до того, как мы отправились на Зеленую. Я обнял ее и прижал к себе, чтобы она могла согреть спину о мой живот, и мне показалось, что я обнимаю настоящую женщину, более стройную, чем Крапива, и менее сладострастную, чем Гиацинт, но, несомненно, молодую и привлекательную женщину, мягкую, чистую и надушенную.