Белое дело в России. 1920–1922 гг. - Василий Цветков

В духе внешнеполитических заявлений лидеров Белого движения в 1918–1920 гг. было сделано Послание Собрания «Мировой Конференции» (Генуэзской конференции, участвовать в которой должны были представители Советской России). От имени «трехмиллионной русской эмиграции, которая тоже есть подлинный народ русский, выступивший в свое время с оружием в руках на защиту своего Отечества на всех его окраинах в рядах Добровольческих армий, или присоединившийся к их работе в звании духовных пастырей, учителей, докторов, сестер милосердия», Собрание призывало к отказу от сотрудничества с РСФСР. Помощь голодающим признавалась помощью не народу, а антинародной большевистской власти. Указывалось, что в случае поддержки большевиков, пролетарские революции произойдут и в Европе. Вместо продовольственной помощи следовало «дать в руки оружие» «честным русским гражданам» и помочь им «изгнать большевиков – этот культ убийства, грабежа и богохульства – из России и всего мира».

Деятельность Карловацкого Собрания оказалась весьма плодотворной: по объему и содержанию принятых решений и постановлений она превосходила даже Юго-восточный Собор в Ставрополе и стала своеобразным переходом из Белой России в Русское Зарубежье, хотя идеологические тенденции, проявившиеся во время его работы, были характерны и для тех «последних островов» Белого движения, которые еще находились на территории бывшей Российской Империи (Временное Приамурское правительство). Более важными были решения Собрания, касавшиеся сохранения русской национальной самобытности, развития национальных традиций в системе воспитания, в приходской жизни. Однако добиться этого в условиях оторванности от России и очевидной невозможности скорого «возвращения в Отечество» становилось все труднее. Общей идеологической тенденцией в работе Карловацкого Собрания стало стремление окончательно отмежеваться от социалистических или либерально-центристских политических позиций.

В период гражданской войны категоричное провозглашение монархических лозунгов могло расцениваться как отказ от сотрудничества в создании единого антибольшевистского фронта вместе с теми политическими структурами, которые ориентировались на социал-демократические принципы. В Зарубежье подобная перспектива не считалась актуальной, поэтому идеологические позиции стали более определенными. Исповедание монархических взглядов отнюдь не считалось только политической позицией, но провозглашалось духовно-нравственной нормой каждого священнослужителя и мирянина. В этом проявилось несомненное сходство с деятельностью Рейхенгалльского съезда, также признававшего обязательное возвращение к монархическому строю.

Жесткая, непримиримая позиция по отношению к Советской России не могла не вызвать ответа со стороны Святейшего Патриарха Московского и Всея России. Очевидный рост идейно-политической активности церковных иерархов, оказавшихся в Зарубежье, настораживала. Не исключалась опасность гонений на священнослужителей и православных мирян в Советской России за любую «поддержку» решений Карловацого Собрания. В соответствии с указом Священного Синода и Высшего Церковного Совета в России от 5 мая 1922 г. зарубежное Высшее Церковное Управление было упразднено. Формальной причиной стало принятие посланий, в которых провозглашалась молитва за восстановление в России «законного Православного Царя из Дома Романовых», а также призыв к «народам Европы и мира» отказаться от любых форм сотрудничества с советской властью и поддержать «честных русских граждан» в их борьбе «против большевизма».

Данные воззвания расценивались в Москве как «акты, не выражающие официального голоса Русской Православной Церкви», имеющие «чисто политический характер», чуждые «церковно-каноническому значению». После «упразднения» зарубежного Высшего Церковного Управления его функции должен был принять на себя епископ Евлогий, ставший митрополитом. Однако зарубежное Управление отказалось подчиниться решению о самороспуске, не без основания усмотрев в нем акт, принятый под давлением руководства Советской России. Дальнейшая история Русской Православной Церкви в Зарубежье стала отделенной от Русской Православной Церкви Московского Патриархата.

В 1918–1920 гг. стремление к сотрудничеству Церкви и белой власти было обоюдным. Власть стремилась получить со стороны Церкви поддержку в «борьбе с большевизмом». Лозунги «непредрешения» формы правления не считались препятствием к взаимодействию. В условиях жестоких гонений на Церковь в РСФСР никакой иной перспективы, кроме поддержки власти, которая провозглашает своей целью «защиту православных святынь», быть не могло. Важным было осуществление приходской реформы, развитие прихода как единицы местного самоуправления. Можно было говорить о взаимоотношениях Церкви и белой власти как о не реализовавшейся альтернативе будущего устройства Российского государства.

Однако при оценке взаимоотношений Церкви и белой власти уместно отметить, что данное сотрудничество могло иметь перспективу только в период гражданской войны в России, до тех пор, пока у Белого движения сохранялась вероятность стать единственной всероссийской властью. После окончания войны и начала эмиграции Церковь в России и Церковь в Зарубежье оказались в разных условиях. Перед РПЦЗ встала задача уже не подготовки к новому походу «против большевизма», а сохранения национальных духовных традиций. Перед Церковью в России встала задача в буквальном смысле «выживания» в условиях возрастающей антирелигиозной, богоборческой политики советской власти. Это предопределило различия в будущей истории РПЦЗ и РПЦ МП, обусловило их разделение, преодолеваемое лишь в современной России.

Святейший Патриарх Тихон и Белое движение.

Особого внимания заслуживает позиция Святейшего Патриарха Тихона. Говоря о роли Русской Православной Церкви в Русской Смуте, нельзя обойти стороной его архипастырское служение, его жертвенный подвиг. В каком отношении оказалась Русская Православная Церковь и сам Святейший Патриарх к начавшемуся сопротивлению большевизму, к тем «семи тысячам мужам», которые «не преклонили колена перед современным ваалом и не изменили Богу истинному»?

С 1920-х гг. и до сегодняшнего времени утвердились два мнения по этому вопросу. Первое было достаточно четко выражено в советской историографии, согласно которой Святейший Патриарх Тихон и «тихоновская церковь» были «сплошь контрреволюционными», «антинародными», «тесно сотрудничали с интервентами и белогвардейцами»[709]. Другое мнение, высказанное первоначально в части духовной и светской литературы Русского Зарубежья, а затем, существенно не изменившись, перешло и на страницы отечественной литературы, состоит в следующем: хотя немалая часть иерархов и священников поддерживали Белое движение и непосредственно участвовали в нем, Святейший Патриарх отказал ему в поддержке по причине его «либерализма». Исходя из тезиса об «отказе благословить Белое движение», многие готовы утверждать, что Патриарх (правда, не сразу в октябре 1917-го) «признал правоту народной советской власти».