Не боярское дело - Сергей Богдашов

Я уже дёрнулся было ответить, но вовремя разглядел хитрую усмешку, притаившуюся в уголках губ и в краешках немного прищуренных глаз. Попутно и очки рассмотрел. Больно уж на них стёкла тоненькие, можно сказать, чисто декоративные. Очень похоже, что развлекается старик, старательно делая вид, что не замечает вышитого герба на моём костюме. Для того он и очки с простыми стёклышками напялил, чтобы на зрение сослаться, случись что и пожелай я оскорбиться на его обращение не по статусу.

– И вам добрый вечер, старый портной, – усмехнулся я, показывая, что оценил его шутку.

Такого ответа мастер явно не ожидал. Впрочем, своим ответом я ему настроение не испортил. Пару секунд посмаковав мой ответ, он довольно почмокал губами и начал водить пальцем по большой амбарной книге, лежавшей на краю стола.

– Ггхаф Бегежков?

– Да. Пока граф.

– Отчего таки пока? Неудачно в заговоре поучаствовали? – оживился мастер, позабыв про свой акцент.

– Скорее, удачно. Костюмчики княжеские собираюсь заказывать.

– Ох, радость-то какая, что вас не слышит моя покойная мамочка. Иначе тут же любопытство бы сделала. Прямо таки воочию её вопрос слышу: – «Туля, где ты спал, когда люди деньги делали?»

– Да какие там деньги, – отмахнулся я, наслаждаясь беседой, – Вам вот тоже никто не мешает три мастерские открыть.

– А где же мне взять трёх Левинсончиков? Только не задавайте этот вопрос моей Саре. Иначе, опять мне сделают скандал, и всем будет весело. Пока у меня один шлемазл, но проще найти сиськи у курицы, чем понимание в его глазах. Этакий интроверт вырос, подвинутый на моде предков. И кому что доверить?

– Вот и я вас категорически не понимаю. Жизнь и мода каждый день меняются, а вы всё хотите своё подобие вырастить? – посмеялся я про себя, наглядно заметив извечный конфликт отцов и детей.

Родители всегда стараются сделать своего ребёнка успешным, исходя из своих мерок. У них есть опыт прожитых лет, но зачастую они не понимают, что лет через десять он окажется ничтожен. Другие родители тоже не спят. Как ни странно, но они тоже мечтают, чтобы их чадо так же стало известным юристом, скрипачом или спортсменом. Проходят годы, ребёнок вырастает, и выясняется, что не одна тысяча родителей поставила на одну и ту же фишку. Конкурс – больше, чем тысяча на место.

– Не делайте мне беременную голову. Шо бы вы хотели?

– Традиционные княжеские костюмы я, пожалуй, так и быть, доверю вам. А вот насчёт свадебного, позволю себе пообщаться с вашим сыном. Любопытно мне, знаете ли, не особо в традиции ударяться.

Секунд пять, померившись со мной взглядом (безнадёжное занятие, особенно после тренировок с князем Обдориным), мастер всё-таки ткнул в никелированную кнопку, в ответ на нажатие которой где-то в глубине здания отозвался звонкий колокольчик.

– Моня, мальчик мой, крикни Матрёне, чтобы чай подала двойной заварки, у меня интересный гость, и сам зайди к нам мерки с господина снять, – отдал портной распоряжение долговязому юноше, заглянувшему в зал через приоткрытую дверь.

Ходил Моня недолго. Вскоре он вернулся с метром на шее и тетрадкой в руках.

– И шо бы вы хотели изобразить из княжеского костюма? – поинтересовался портной, придирчиво наблюдая за работой сына, снимавшего с меня мерки, – Моня, перемерь плечи ещё раз, и не убегай. Граф желает с тобой свадебный костюм обсудить.

– Так я для того до вас и пришёл, чтобы себе голову не ломать, – легко подстроился я под манеру общения мастера, – Особых претензий у меня немного. Герб вы, наверное, уже наконец-то заметили, осталась самая малость. Костюмы должны как-то сочетаться вот с такими славными пуговками и этим небольшим украшением, – я расстегнул пиджак, показав рубиновую звезду, висящую на груди, а потом высыпал на стол свои пуговицы-накопители.

– Надо же, какого качества вещи научились делать на Малой Арнаутской. Сам бы не увидел, никому бы не поверил, – проворчал про себя Анатолий Абрамович, подходя ко мне, чтобы рассмотреть звезду поближе, – Прямо таки, как настоящая.

Подождав, пока он подойдёт почти вплотную, я активировал звезду.

– Она светится! – отшатнулся Анатолий Абрамович, не отрывая взгляда от переливов артефакта.

– Это чтобы по тёмным подъездам было удобнее ходить, – насмешливо уточнил я, и оглянулся на Моню, в надежде, что тот поймёт и поддержит мою шутку.

С парнем происходило что-то не менее необычное, чем с артефактом. Он тоже светился. Не знаю, как это у него получилось, но это уже был не тот нескладный подросток, с грустным и умным взглядом. Глаза горели, аккуратно зачёсанные волосы слегка сбились набок, и плечи расправились. В целом эдакий одухотворённый художник, рассматривающий создаваемое полотно.

– Простите, как вас зовут? – обратился я к юноше.

– Мо… Эммануил, – чуть сбившись, ответил парень, буквально пожирая меня взглядом.

Я мельком посмотрел на себя в одно из зеркал. Вроде всё нормально. Рогов нет, нимб тоже отсутствует. Что не так-то, непонятно.

– Видите ли, Эммануил, у меня скоро свадьба, и мне было бы крайне интересно узнать мнение незашоренного условностями специалиста о том, каким может быть современный свадебный костюм. Этакий смелый, молодёжный. Ну, сами понимаете… – помахал я руками перед собой, пытаясь изобразить то, что не смог выразить в словах.

– У меня есть. Подождите, я быстро, – Моня бросил на стол метр с тетрадкой, и опрометью кинулся вон из зала.

– Моня, шлемазл, ты опять делал кутюр за мой счёт, – прокричал ему вслед портной, – У папы и так ни копейки, а ты его разорить хочешь…

– Как доктор доктору, – проникновенным тоном обратился я к мастеру, – Если у вас нет ни копейки, то поверьте, разорение – это не ваше.

– Вот только не учите меня, как правильно делать сына. Если папа купит Моне сладкое красное яблоко, то, скорее всего папе и придётся следить, чтобы Моня это яблоко скушал. Зато если Моня сопрёт зелёную кислятину у соседа, то он сгрызёт то яблоко вместе с косточками, и не поморщится. Я ещё не оглох, не ослеп, и даже не сошёл с ума. Если по ночам в мастерской горит свет и шумят машинки, это вовсе не значит, что Моня там варит суп. Мальчику ещё работать и работать, прежде чем он сможет удивить папу.

Поняв, что я попросту наблюдаю семейный спектакль, я заулыбался. То, что Левинсон любит своего сына, и даже где-то гордится его партизанской деятельностью, было очевидно.

– Звезда, как я вижу, у вас настоящая, что меня бесконечно удивляет. Как я полагаю, и пуговицы эти, они не просто пуговицы, – как ни в чём не бывало, продолжил портной, наклоняясь над столом.

– Пока их можно трогать, – подсказал я, заметив, что портной не решается прикасаться к пуговкам руками.

– Пока? А потом?

– Потом они станут неплохими накопителями Силы.

– Насколько неплохими? Лучше, чем мой? – Анатолий Абрамович вытащил из стола шкатулку, в которой оказался массивный медальон на толстой серебряной цепи сложного плетения.