Белое дело в России: 1917-1919 гг. - Василий Цветков

Показательно решение по разграничению компетенций краевых, региональных и общероссийских судебных органов в условиях формирования новой системы государственного управления на Юге России. Применительно к Войску Донскому, специальная Комиссия (работала с 9 по 12 августа 1919 г. в Новочеркасске) в составе Первоприсутствующего Второго Департамента Сената А. А. Чебышева, прокурора Новочеркасской судебной палаты Н. С. Ермоленко, члена палаты А. А. Казьмина и Председателя Новочеркасского съезда мировых судей С. Д. Воробьева составила особое Заключение, согласно которому «к предметам ведения Законодательных учреждений Войска Донского» относились все вопросы избрания, назначения мировых судей, а также порядка судопроизводства в этих низовых структурах. По мнению Чебышева, следовало также ограничить практику расширения состава магистратуры Судебной Палаты и создания новых судебных палат: «Увеличивать же без достаточного основания число Судебных Палат, ограничивая их округ двумя, тремя судами, противоречило бы задачам высшей – второй – Судебной инстанции и бесцельно обременяло бы бюджет». Самостоятельность донской юстиции была существенно ограничена и в вопросах гражданского права, так как, по оценке авторов Заключения, нельзя было ограничивать права частной собственности на землю: «Идти дальше, в смысле еще большего расширения прав и еще большей обособленности Автономной Области в сфере гражданского права, значило бы идти против требований науки и жизни. И теоретически, и практически нельзя допустить уклонения от единства основных норм гражданского права на всей территории государства не только единого, но даже и союзного (федеративного)…Поэтому основные положения гражданского права, а в том числе, и даже прежде всего, – основные положения права на землю, – не могут быть изъяты из ведения общегосударственного законодательства. Удовлетворить и умиротворить население может разрешение коренных вопросов о земле только в общегосударственном (если не в общеевропейском) масштабе. Таким образом, с точки зрения науки, правильнее было бы даже краевые особенности в этой сфере прав устанавливать путем общегосударственного законодательства». Не остался в стороне Правительствующий Сенат и в отношении проблемы разграничения полномочий всероссийского центра и региональных властей. Заключение южнорусских юристов гласило: «Сомнения относительно предметов ведения, пределов власти и порядка действий учреждений Войска Донского в их отношениях к органам общегосударственной власти и обратно разрешаются Особым Присутствием Правительствующего Сената». Его «временный» состав должен был включать пятерых сенаторов: Первоприсутствующего и по одному сенатору от каждого Департамента. Предполагалось также, что «сверх сего, в означенном присутствии участвуют с правом совещательного голоса: особый представитель той автономной области и главный представитель того ведомства, в среде коих возникло сомнение» (4).

Значительные трудности представляли кадровые вопросы. На белом Юге было решено «исходить из твердого принципа несменяемости судей», поэтому служащие судебных органов, «назначенные законной властью» (до 25 октября 1917 г.) и даже служившие у большевиков (если только они не соучаствовали в общеуголовных преступлениях), возвращались к своей прежней работе, а выборные, но не утвержденные Сенатом (мировые судьи по закону Временного Правительства), временно утверждались приказами Деникина и, после этого, начальником управления юстиции. Поскольку невозможно было созвать полный состав судов присяжных, то в качестве «временной меры» было принято решение о сокращении числа присяжных заседателей с 12 до 6. И хотя использовались списки присяжных в последней (1917 г.) редакции, призвать их всех к исполнению обязанностей было трудно. Значительный дефицит ощущался при замещении вакантных мест прокурорского надзора, мировых судей и, особенно, судебных следователей. Недостаток мировых судей восполнялся за счет избранных органами местного самоуправления в 1917 г., хотя, по оценке Челищева, их образовательный и служебный ценз был весьма «неудовлетворителен». Показательно, но именно среди мировых судей многие смогли получить работу и при советской власти, перейдя в нотариат или органы финансового контроля. Рассматривался даже вопрос об объявлении, аналогичной советской, «мобилизации юристов» для разрешения огромного числа возникавших судебных споров. Общее число мировых участков было также сокращено. И в Сибири, и на Юге пересматривались нормы ответственности по решениям мировых судов. В связи с инфляцией и обесценением рубля были увеличены штрафные санкции, налагаемые судами.

Судебные следователи в условиях гражданской войны и тыловой разрухи, по мнению главы Управления юстиции, «обрекали себя на мученичество». «Следователь помнил муки, которые ему приходилось переживать в последний период Временного правительства, когда он бился с вызовами в камеру свидетелей и обвиняемых, как рыба об лед, ибо милицейский аппарат работал плохо, как трудно было доехать на место преступления за недостатком средств на руках и дороговизны оплаты лошадей. При восстановлении судебных органов не могло быть лучше: аппарат полиции создавался с трудом… Но всего хуже была обстановка, в которой приходилось работать. Преступлений была масса, сведения о них поступали с опозданием, а найти преступника было почти невозможно, ибо свидетели боялись говорить правду, не уверенные в том, что власть, как в нормальное время, защитит их от тех, против кого оставят показания. К этой неуверенности в потенциях власти существующей присоединялся еще страх перед возможностью возвращения большевиков, а следовательно, уже перед бесспорной опасностью мести со стороны преступников и их близких. И надо сказать, что судебные следователи фактически могли работать по преступлениям, совершаемым в городах, где были их камеры, и в местах, лежащих на линии железных дорог, ибо проникать в глубь участков и в местности более отдаленные не было физической возможности. С той же боязнью говорить правду, изобличающую преступника, сталкивались и суды, и теперь, более чем когда-либо, судебное следствие сталкивалось с отказом свидетелей подтверждать свои показания, данные на предварительном следствии, со ссылкой на «запамятование» или категорическим заявлением: «знать не знаю, ведать не ведаю». Это явление, впрочем, наблюдалось весьма часто и в нормальное время, и, конечно, оно могло находить объяснение вовсе не в стремлении поощрять преступление, не в сочувствии к преступнику или преступлению, а просто в боязни за себя и в отсутствии развитого правового чувства, каковое отсутствие несомненно было следствием так еще недавно закончившейся полосы бесправия (крепостного права. – В.Ц.)…Те судебные деятели, которые самоотверженно пришли по призыву Добровольческой армии и отдали свои силы в попытках восстановления России, показали себя достойными сынами Родины, и многие из них легли костьми, не попав в число эвакуированных», – вспоминал Челищев.

В Сибири, где штатные расписания судебных органов не пересматривались с 1897 г., недостаток служащих восполнялся за счет беженцев из поволжских и центральных губерний, имевших опыт судебной работы или, как минимум, высшее юридическое образование. Как и на Юге, работа в суде в условиях гражданской войны была очень сложной. Так, например, по сообщениям из Минусинского и Канского уездов Енисейской губернии, «судьи не пошли на службу к большевикам… судебное ведомство – единственное из всех ведомств, которое стойко держалось до самого падения советчины в Сибири, подвергаясь всяким лишениям, гонениям, мукам и голоду… В местах, где действовала советская власть… и где революционные трибуналы, отобравшие все дела у судей и запутавшие все правовые отношения крестьян своими постановлениями, судьям приходится разбираться в целой массе кляуз, дознаний и исковых требований, благодаря чему затрудняется текущая работа. Тяжесть труда наличных судей усугубляется тем, что много участков остаются незанятыми. Так, например, в Енисейском уезде на пять участков на расстоянии более тысячи верст имеется два судьи».