Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис

будешь ли ты так любезен, чтобы поддержать в сенате предложение о публичных празднованиях в его честь?

— А почему важно, чтобы я его поддержал? — спросил оратор.

— Это, несомненно, сделает предложение более весомым, если вспомнить о твоих отношениях с Цезарем. Такое не пройдет незамеченным. Это будет благородным поступком с твоей стороны. Я уверен, Цезарь его оценит.

— И сколько же продлятся празднования?

— О… Пятнадцать дней будет в самый раз.

— Пятнадцать дней? Почти вдвое больше, чем сенаторы дали Помпею за покорение Испании!

— Да, но победы Цезаря в Галлии, бесспорно, вдвое важнее побед Помпея в Испании.

— Не уверен, что Помпей согласится.

— Помпей, — повысив голос, ответствовал Красс, — должен уяснить, что триумвират состоит из трех человек, а не из одного.

Цицерон скрипнул зубами и поклонился:

— Почту за честь.

Красс поклонился в ответ:

— Я знал, что ты из любви к отечеству сделаешь это.

На следующий день Спинтер зачитал сенату решение понтификов: если Клодий не предоставит письменного доказательства, что освятил место поклонения согласно наказу римского народа, «место может быть возвращено Цицерону, что не будет святотатством».

Обычный человек сдался бы. Но Клодий не был обычным. Может, этот упрямец и притворялся плебеем, но он все-таки происходил из рода Клавдиев — а эта семья гордилась тем, что травила своих врагов до самой могилы. Сперва он солгал, сказав народному собранию, что приговор вынесли в его пользу, и призвал защитить «их» святилище. Потом, когда избранный консулом Марцеллин предложил в сенате вернуть Цицерону все три его владения — в Риме, в Тускуле и в Формиях, «с выплатой возмещения, чтобы восстановить их в первоначальном виде», — Клодий попытался затянуть заседание. И преуспел бы в этом, если бы после трех часов непрерывного говорения не был прогнан раздраженными сенаторами.

Но нельзя сказать, что все эти действия оказались вовсе бесполезными. Боясь столкновений с плебеями, сенат, к разочарованию Цицерона, согласился выделить для восстановления дома на Палатинском холме лишь два миллиона сестерциев, а на приведение в порядок усадеб в Тускуле и Формиях — полмиллиона и четверть миллиона соответственно, что было гораздо меньше действительной цены.

В последние два года большинство римских каменщиков и ремесленников были заняты строительством общественных зданий на Марсовом поле, выполняя грандиозный замысел Помпея. Нехотя — поскольку любой, когда-либо нанимавший строителей, быстро учится никогда не выпускать их из виду — Помпей согласился передать сотню своих людей Цицерону. Немедленно началось восстановление дома на Палатинском холме, и в первое же утро Цицерон с огромным удовольствием размахнулся топором и начисто снес голову статуе Свободы, а потом упаковал осколки и велел доставить их Клодию с приветом от Цицерона.

Я знал, что Клодий отомстит. И вскоре, когда мы с моим хозяином работали утром над судебными записями в таблинуме Квинта, раздалось нечто вроде тяжелых шагов по крыше. Я вышел на улицу — и мне повезло: сверху упали кирпичи, чуть-чуть не попав по моей голове. Из-за угла выбежали перепуганные рабочие и закричали, что головорезы Клодия захватили участок и разрушают новые стены, швыряя обломки вниз, на дом Квинта. Цицерон с братом вышли посмотреть, что стряслось, и им снова пришлось послать гонца к Милону, прося помощи у его гладиаторов. Очень вовремя: едва гонец исчез, как наверху несколько раз что-то вспыхнуло и вокруг нас начали падать горящие головни и куски пылающей смолы. Вскоре огонь прорвался сквозь крышу. Перепуганных домочадцев вывели из дома, и всем, включая Цицерона и даже Теренцию, волей-неволей пришлось передавать из рук в руки ведра с водой из уличных фонтанов, чтобы дом не сгорел дотла.

Все пожарные в городе подчинялись Крассу. К счастью для нас, он был у себя дома, на Палатине. Услышав суматоху, триумвир вышел на улицу, увидел, что происходит, и взялся за дело сам. В поношенной тунике и домашних сандалиях, он появился возле дома Квинта с отрядом рабов-пожарных, кативших бочку на колесах с насосами и рукавами. Если бы не они, здание было бы уничтожено, а так повреждения, причиненные водой и дымом, лишь сделали его непригодным для жилья, и нам пришлось переехать, пока дом приводили в порядок. Мы погрузили нашу поклажу в повозки и с наступлением ночи двинулись через долину к Квиринальскому холму, чтобы найти временное убежище в доме Аттика, который все еще пребывал в Эпире. Его узкий, старинный дом прекрасно подходил для немолодого холостяка с устоявшимися и умеренными привычками, но для двух семей со множеством домочадцев и ссорящимися супругами он годился меньше. Цицерон и Теренция спали в разных частях дома.

Восемь дней спустя, шагая по Священной дороге, мы услышали позади взрыв криков и топот бегущих ног. Повернувшись, мы увидели Клодия с дюжиной прихвостней, размахивавших дубинами и даже мечами, — они бежали сломя голову, чтобы напасть на нас. С нами, как обычно, были телохранители из числа людей Милона, которые втолкнули нас в дверной проем ближайшего дома. В смятении они опрокинули Цицерона на землю. Тот разбил голову и вывихнул лодыжку, но в остальном не пострадал. Испуганный владелец дома, где мы искали убежища, Теттий Дамион, впустил нас и дал всем по чаше вина. Цицерон спокойно разговаривал с ним о поэзии и философии, пока нам не сказали, что нападавших прогнали и улица свободна. Цицерон поблагодарил хозяина, и мы продолжили путь домой.

Мой хозяин находился в том приподнятом настроении, которое иногда приходит после того, как смерть пронесется совсем рядом. С его внешностью дело обстояло хуже: хромающий, с окровавленным лбом, в разорванной, грязной одежде… Увидев его, Теренция потрясенно вскрикнула. Сколько бы он ни возражал, говоря, что все это пустяки, что Клодий обращен в бегство и что раз враг унизился до такого, значит он в отчаянии, — испуганная женщина не слушала. Осада, пожар, а теперь еще и это! Она заявила, что все мы должны немедленно уехать из Рима.

— Ты забываешь, Теренция, — мягко сказал Цицерон, — что однажды я уже пытался уехать, и посмотри, куда это нас привело. Единственная надежда для нас — оставаться здесь и восстановить наше положение.

— И как ты это сделаешь, если даже средь бела дня не можешь ходить без опаски по оживленной улице?! — накинулась на него жена.

— Я найду способ.

— А какую жизнь тем временем будем вести все мы?

— Обычную жизнь! — внезапно закричал на супругу Цицерон. — Мы победим их, ведя обычную жизнь! И для начала будем спать вместе, как муж и жена!

Я смущенно отвел взгляд.

— Хочешь знать, почему я не пускаю тебя в свою комнату? — спросила Теренция. — Тогда смотри!

И тут, к