Жизнь волшебника - Александр Гордеев

того, что магазин закроют.

– Нет, ну он вообще-то, оказывается, мастак на чужой шее в рай въезжать, – матюгнувшись,

поминает Багров уважаемого соседа и, наконец, идёт к вожжам.

Сделав на конце вожжей петлю, он потом долго ходит за тёлкой по всему огороду. Тёлка,

застоявшаяся у забора, козлит, высоко подкидывая задние ноги. Большой и прямой Никита ловит

её как-то сонно и не всерьёз, несмотря на внешнюю расторопность. Но не до вечера же за ней вот

так ходить. Роман предлагает загнать тёлку во двор. Но и там Никита не становится решительней.

И тут всё выходит как-то неожиданно. Он почти невзначай тихонько хлопает тёлку по спине и та,

мгновенно успокоившись, прислушивается.

– Ну, куда же ты, соседка, убегаешь-то? – ласково приговаривает Никита. – Ведь всё равно

никуда не убежишь…

Он приближается к самой её голове. Тёлка, косясь большими шарами глаз, подаётся в сторонку.

– Юлька, Юлька, – уговаривая, бормочет Никита.

Роману становится не по себе. Этой тёлке: лохматой, белой, с большими красными пятнами на

боках, почему-то очень хорошо подходит эта кличка. Даже сосед знает, как её кличут. «Сначала мы

даём животным человеческие имена, – с досадой думает Роман о том же, – а потом режем их и

пытаемся не жалеть».

Успокоенная Юлька даёт накинуть петлю на свои ещё небольшие рожки. Забойщикам можно

приступить к основному. Тут звякает щеколда, и Матвей, появившийся в воротах, даже сплёвывает

от досады – не мог прийти на пять минут позже, чтобы заняться делом уже более спокойным:

снимать шкуру, потрошить, разделывать тушу. А тут его тёлка ещё стоит как ни в чём не бывало и

смотрит спокойными влажными глазами. Что ж, придётся помогать. Никита, держась за вожжи,

затянутые на рожки, кивает Матвею на топор, обухом которого нужно оглоушить Юльку.

– Не-е, давай-ка лучше ты бей, – нерешительно говорит хозяин.

– Тогда ты будешь резать.

– Нет, давай и режь ты…

– Да ты что, совсем уже! – кричит Багров.

– Так ведь животинка-то своя, – виновато бормочет Матвей.

316

Но делать нечего, Матвей понимает, что тут он, пожалуй, и в самом деле слишком много

перекладывает на соседа. Романа они в расчёт не берут, жалеют – молод ещё. С минуту

поколебавшись, Матвей берёт топор. Подходит к тёлке, ощупывает её лоб, отыскивает нужное

место, набирает в грудь воздуха, размахивается, бьёт. Звук выходит глухой и мягкий. Телка,

вздрогнув, остаётся на ногах, пятится, очумело мотая головой, глядя на заботливого хозяина с

топором.

– Да бей ты сильнее! – вдруг не выдерживает Роман, исказившись от жалости.

Матвей бьёт ещё раз, уже основательней. Тёлка обрушивается на землю. Никита падает на

колено, режет горло. Яркая, почти бурая кровь с пеной хлещет из прорезанной щели. Матвей

хватает ковш, подставляет его под струю и, набрав до краёв, переливает в ведро. Но тёлка вдруг

отходит, бьётся, пытается вскочить. Матвей, бросив ковш, хватает топор и бьёт ещё. Телка

замирает, но лишь на время… Всего Матвею приходится бить пять раз.

– Вот змеёвка так змеёвка, – говорит он после очередного удара, разжигая в себе злость и

решимость, – как я с ней летом-то намучился. Гнал на ветучасток, прививку ей поставить, а она всё

в сторону да в сторону. Гоняю её, гоняю, а она постоит, отдышится, да опять в сторону. Ох, и

намаялся я тогда…

– Вот она и мстит тебе теперь, – поддерживая его, пытается шутить Никита.

Наконец по телу животного пробегает судорога. Проверяя, Матвей сильно пинает тёлку носком

сапога в хребёт.

– Всё, – заключает он.

– Замучили, – с облегчением говорит Роман.

– Это ещё что, – оправдываясь, вспоминает Матвей, – вот я видел, как один цыган кобылу

колол… Свалил её на землю, перерезал горло перочинным ножичком и сидит баночкой кровь

отчерпывает. А кобыла лежит живая и на него глазами косит, наблюдает. Меня тогда прямо ужас

взял.

– А ты не видел, как Илюха Хромой овец режет? – добавляет Никита. – Грудную клетку откроет

ножом, руку туда засунет, схватит сердце и остановит прямо рукой… Тогда, говорит, вся кровь в

мясе остаётся. А мне так с кровью-то и не нравится…

Тёлку укладывают в какое-то неестественное положение ногами вверх, подложив под лопатки

поленья, начинают снимать шкуру. Роман вспарывает кожу с ноги на грудь, надрезает сустав,

выпустив из него тёплую и прозрачную, как жидкий хрусталь, жидкость, переламывает сустав и тут

ему снова становится не по себе. Главные забойщики работают не спеша, словно привыкая к

новому качеству животного, а он торопится: только что видел тёлку на ногах и вот вместо одной из

этих ног – белый сустав. Многие мужики любят работать медленно и основательно, но одно дело,

когда они, скажем, плотничают и совсем другое – когда забивают животину. Последняя

медлительность чем-то похожа на нехотение, на не радость от дела – на вину.

Уже помогая разделывать тушу, Роман всё не может забыть, как Матвей сказал, что с

удовольствием зарезал бы того гада, который кормил трупами свиней. Но в этом-то забое Матвей

не более решителен, чем Багров. Что же, выходит, убить человека ему проще, чем тёлку? «А мне

было бы как? Я бы смог? – вдруг задумывается Роман, тут же удивляясь сам себе. – Зачем

спрашивать себя о таком? Где и когда это может пригодиться?» Врасплох застигнутый

неожиданными вопросами, Роман на какие-то секунды замирает в полунаклоне. Потом, распрямив

спину и глядя вдаль на хмурые сегодня сопки, стоит с ножом в окровавленной руке. «Господи, да о

чём это я? – думает он. – Ведь я же Справедливый!» И, как обычно, от осознания своего

настоящего имени, он чувствует полную самодостаточность души и скрип невидимой крахмальной,

рыцарской рубашки на плечах.

Всё это время Катерина, так решительно подбодрявшая мужиков, сидит, не высовываясь, в

доме. Уже с утра она ходила по дворам, отворачиваясь в сторону, чтобы не увидеть случайно свою

любимую пеструху Юльку.

Во время разделки туши к Никите с какими-то вопросами приходит его жена Анна, но он, не

дослушав, рассерженно прогоняет её.

После тёлки забойщики отправляются к Багровым забивать бычка. Остаётся треть дела, и пора

уж подумать о столе. Теперь, пока мужчины забивают бычка, женщины – Катерина и Анна –

должны нажарить свежего мяса в доме Матвеевых.

Бычок Никиты, с утра привязанный за рога к забору, не кормлен и не поен. Его решают вывести

в огород, чтобы потом ближе носить мясо. Проходя мимо только что напоенной коровы, жующей

сено у кормушки, оголодавший бычок выхватывает пучок, рассыпая сухие травинки. От сена он

уходить не хочет, упирается и его выталкивают и вытягивают за рога минуты две, но ударить или