Раздевайся, Семёнова! - Лючия фон Беренготт

С жалобным хрустом вазочка врезалась в обои, взметнулась тонким облачком осколков… и рассыпалась, оседая на пол и диван красно-серой крошкой.

На звук бьющего стекла Знаменский прибежал так быстро, что я не успела сформировать в мыслях очередное «что я наделала».

- Ты в порядке?.. – Его взгляд взволновано забегал по мне, по комнате, по все еще висящей на подлокотнике кресла одежде… и остановился на куче мусора, которая пару секунд назад была красивой китайской вазой.

- Я… случайно… - угрюмо пробормотала я, понимая, что уж теперь-то точно все кончено.

Но он больше не обращал на меня внимания. Остолбенело уставившись на осколки, он качал головой.

- Что ты натворила, Семёнова…

Я неловко пожала плечом.

- Разбила вам вазу. Простите… я заплачу.

Он медленно перевел на меня взгляд.

– Сколько, говоришь, у тебя стипендия?

Я нахмурилась.

- Ну… тыщи три… в общем и целом. Примерно. А что?

Сев на диван рядом с горкой осколков, Знаменский криво усмехнулся, протянул руку и осторожно поднял один из них.

- Это, конечно, не династия Цин, но тоже, довольно древняя ваза. Была. И даже если мы исключим эмоциональную составляющую – эта вещь была подарена мне при весьма трагичных обстоятельствах – на аукционах она бы стоила не меньше трехсот тысяч евро. Вот и считай, Семёнова, сколько лет тебе придется… отрабатывать должок. Потому что деньгами ты не отдашь мне его никогда.

Он отбросил осколок, и тот глухо брякнулся об ковер. Я приблизилась, осторожно села рядом. Почему-то перспектива отрабатывания долга натурой меня не сильно испугала.

– Я… все сделаю… Виктор Алексеевич…

Знаменский на меня поднял голову и долго-предолго смотрел. Так долго, что я успела сосчитать, сколько желтоватых крапинок в его темных зрачках. А потом сказал, слегка мотнув головой.

– Нет. Не сделаешь.

– Что? Почему?! – дернулась я, внутренне готовясь к самому неприятному.

Он напряг подбородок.

– Потому что я не люблю истеричек, Семёнова. Собирайся.

Домой Знаменский все же меня отвез.

Ехали молча, не глядя друг на друга. Несколько раз казалось, что он вот-вот что-то сделает, вот-вот решится сказать что-то важное – даже поворачивал голову… но потом, видно, снова передумывал – поджимал челюсть и отворачивался, вперившись взглядом в дорогу – почти пустую по раннему часу и выходному дню.

Я чувствовала себя очень несчастной – ведь это утро я представляла мне себе совершенно по-другому. А уж под конец пути стало совсем хреново – мало того, что испортила отношения с мужчиной, о котором можно было только мечтать, так сейчас еще и с Юлькой придется иметь дело, и с ее лживым Ложкиным…

Я покосилась на Знаменского. Ведь кто бы сказал вчера, что я буду горевать от того, что этот долбанный шантажист меня отпустит, так и не завершив начатое… Ни за что бы не поверила. Сидела, ломала голову, что бы такое придумать – как избавить себя от его навязчивого внимания… А сейчас вот повиснуть у него на ноге готова, чтоб не прогонял да простил…

Тьфу, тряпка! – мысленно плюнула я себе в морду. «Простил»… Это ты должна его прощать – за «кошку в течке», и все прочее хамство. И за то, что языком полез, куда не просили. Нет, это ж надо какой козел – извивания ему мои не понравились! Да чтоб я еще раз позволила ему себя коснуться!..

Я тоже поджала челюсть и уставилась в боковое стекло.

Что бы я там не разметала по его дивану – кто ж знал, что у него столько бабла в одной несчастной вазочке… А что, позвольте, тогда бить? Ведь иногда же просто необходимо что-нибудь да шахануть об стенку… А еще и эта… «эмоциональная составляющая». Что там, интересно, случилось, с этой вазочкой? Кто подарил?

Спрашивать было стрёмно, а сам он так ничего и не рассказал.

- Вылезай, - скомандовал вдруг Знаменский, остановив машину.

Я дернулась и выглянула в окно – разве уже приехали? И сообразила – это мы с другой стороны к общежитию подъехали. Палиться не хочет… Что ж… Больше и не придется.

И тут реальность накатила, легла на грудь тяжелым, удушающим грузом. Это ведь точно конец. Нету у меня больше «проблемы» под названием «Виктор Алексеевич».

- Вам… больше ничего от меня не нужно? – стараясь не дрожать голосом, спросила я.

Он поморщился так, будто я дала ему пощечину.

- Не нужно, - ответил наконец, все еще не глядя мне в глаза.

Ну и черт с тобой!

Глотая молчаливые слезы, я выскочила из машины и оглушительно хлопнула дверью.

***

Будто компенсируя за мои душевные страдания, дома меня ждал приятный сюрприз.

– Ты где была, ненормальная?! – спрыгнув с подоконника, Юлька бросилась мне на шею. – Я тебе весь телефон оборвала!

В полном ошеломлении, я стояла, стиснутая в ее объятьях – какое-то время действительно чувствуя себя виноватой, что не позвонила… пока не вспомнила, что вчера между нами пробежала здоровенная такая черная кошка. Точнее, кот.

 – То есть я больше не сука? – язвительно спросила я, пытаясь освободиться.

Не отпуская меня, Юлька помотала головой.

– И что привело тебя к этому выводу?

Подруга горько вздохнула и дала мне, наконец, продохнуть.

– Этот урод… – не договорив, она всхлипнула и отвернулась.

– Что? – язвительно допытывалась я. – Ущипнул кого-то за задницу, а потом пытался тебя убедить, что это «она сама»?

– Хуже… – пробурчала она.

Я начала беспокоиться.

– Что? Что он тебе сделал?

– Мне ничего… - шмыгнув носом, Юлька вышла из комнаты и подошла к общему столу, на котором мы держали строго настрого запрещенные чайник, двухкамфорочную плитку и кипятильник. Взяла чайник, пошла в ванную набрать воды.

- Ты будешь рассказывать или нет? – я прислонилась спиной к косяку, наблюдая за ней. Кроме искреннего сочувствия, мной владели еще и эгоистические интересы – погружаясь в ее проблемы, я абстрагировалась от своих.

Повернувшись ко мне, с полным чайником и глазами обиженного цыпленка, Юлька выдохнула.

- Кать, ты прости меня, а? Я такая дура была…

Я закатила глаза, забрала из ее рук чайник и поставила на раковину. Потом крепко взяла ее за плечи.

- Говори уже. А то я сейчас усну – такая разбитая…

И она рассказала.

Как выяснилось, этого идиота Ложкина на дискотеке как следует развезло и, вместо того, чтобы демонстрировать своей девушке вечную любовь и преданность – на фоне завравшейся меня – он вдруг спьяну подорвался… и уехал с другой компанией. То есть, попросту говоря, бросил Юльку в ночном клубе одну, да еще и с одолженной машиной, про которую тоже напрочь забыл. Вот и вся любовь.