Когда умирает король - Элина Бакман

Саана надеется утешить женщину своим сочувствующим взглядом.

— Хоронить ребенка — хуже этого нет ничего, даже врагу не пожелала бы. Горчайшая утрата, и сопровождает тебя до конца дней. Не смогу толком объяснить, как так вышло, но однажды мне пришлось сделать выбор. Выбор жизни здесь и сейчас, не скитаний в прошлом, а благодарности ему за все то время, что Хелена была рядом. Если бы я не нашла в себе сил мысленно оторваться от моей девочки, попрощаться с ней, то могла бы с тем же успехом просто лечь рядом и умереть. Жизнь ничего не стоит, если провести ее в страдании. С Божьей помощью я обрела наконец какое-никакое душевное спокойствие, — говорит мама Хелены, и Саана слушает ее в полном молчании. Саана и представить себе не может, что чувствует мать, глядя на гроб своей дочери. А если бы это была ее, Сааны, дочь? Голова отказывается думать о таком. Да и невозможно, наверное, вообразить себе все это, ни разу не родив ребенка.

— Пойду еще поищу что-нибудь из ее вещей, — говорит Хилкка и сдвигает альбом Саане на колени. Та аккуратно перекладывает его на журнальный столик и осматривается повнимательнее. Как уютно и чисто. И хотя убранство дома кажется излишне деревенским и старомодным, в хартольскую атмосферу оно вписывается превосходно. Картинки с ангелочками, вышивки, деревянные крестики, а на шкафу, рядом со свечой, увесистая Библия. На полках книжного стеллажа теснятся фотографии в рамочках. Саана подходит к ним и пристально рассматривает. Свадебная фотография родителей Хелены, свадебные фотографии бабушек и дедушек Хелены и, наконец, с краю стоит фотография с конфирмации[26] самой Хелены. Молоденькая, совсем девочка, Хелена застенчиво улыбается в камеру, ее тонкие пальчики держат изящную бордовую розу. Саана берет фотографию с полки.

— Милая Хелена, — говорит нежный голос за спиной. Саана кивает и поворачивается к женщине. В руках у той — посеревшая от пыли обувная коробка. Сбоку надпись: «Обувь и кожгалантерея Хартолы».

— Вот еще что нашла. Тут кое-какие фотографии.

Саана берет протянутую ей коробку. На краях пыли особенно много, хотя кое-где заметны широкие мазки, обнажающие истинный цвет упаковки. Очевидно, женщина впопыхах прошлась по крышке рукавом.

— Могу я кое-что сфотографировать на телефон? — с надеждой спрашивает Саана.

— Фотографируйте на здоровье, — разрешает мама Хелены. Очевидно, ей приятно найти человека, пусть и совершенно незнакомого, который не только готов разделить с ней горечь утраты и выслушать, но и, кажется, заинтересован в этом. Неужели удастся отвести душу после стольких лет молчания…

Саана принимается изучать содержимое коробки и не забывает фотографировать старые школьные снимки. На фото почти везде одна и та же учительница. Интересно, реально ли с ней встретиться.

— Где именно Хелена училась? — спрашивает Саана, разглядывая очередной снимок.

— В средней школе Хартолы. Она замечательно училась. Учителя любили ее.

— А что насчет этой учительницы? — Саана показывает снимок, размышляя о том, насколько помогли бы воспоминания школьного персонала о Хелене.

— Леена Лехтонен, учительница и директриса, — кивает Хилкка. — Сейчас на пенсии. Никуда отсюда не уезжала, живет в Кайкуланмяки.

— Спасибо, — благодарит Саана, записывая имя. Она поднимается: пора уходить.

— А с отцом Хелены я смогу встретиться, как думаете? — спрашивает Саана, хотя вопрос кажется ей неловким и неуместным.

Женщина на секунду замирает, потом говорит, глядя Саане прямо в глаза:

— Человек он, конечно, хороший, но уж больно необщительный.

Саана прекрасно все понимает, она не стала бы никого травмировать своими поисками.

— Спасибо, что пригласили меня. Да и вообще спасибо. Если мои действия не напрасны, вы первой узнаете о результатах, — произносит на прощание Саана, надеясь окутать эту женщину своей признательностью.

— И вам спасибо, — говорит Хилкка. — Хорошо вам добраться. И еще… если эти результаты будут способны опрокинуть мой тихий, слаженный мирок, то не уверена, что мне захочется о них знать. Надеюсь, вы меня понимаете. Хелена уже на Небесах, и все эти годы я выстраивала в своей голове картину произошедшего. И выстроила. Хелены со мной нет. Что бы вы ни выяснили, ее это не вернет.

— Я все думала, удобно ли о таком спрашивать, и все-таки решусь, — неловко натягивая ботиночки, говорит Саана. — Вы сами как считаете, что именно тогда случилось? — Саана с трудом отрывает взгляд от пола и робко смотрит на женщину, своим жадным вниманием воодушевляя ту на ответ.

Хилкка прячет лицо в ладонях и стоит так какое-то время.

— Несчастный случай, — тихо произносит она. — Я всегда считала, что смерть Хелены — это трагическая случайность. На вашем пути обязательно встретятся те, кто начнет утверждать, будто Хелена утопилась, пошла на это осознанно. Но мне лучше знать, могла моя дочь совершить такой ужасный грех или нет. Это был несчастный случай. Это должен быть он.

Саана тихо кивает. Затем, повинуясь внезапному порыву, она просто подходит и обнимает женщину, хотя обниматься по жизни терпеть не может.

ЛЕТО 1989, ХАРТОЛА

Когда Хелену не заставляли часами потеть на ягодном поле или за прилавком, она тут же шла в библиотеку. Древние сказания, биографии умерших писателей и музыкантов — вот что она обожала. С восторгом зачитывалась Артюром Рембо, любовными романами и историями с печальным концом. Книги позволяли ей путешествовать по разным странам, нырять в головы совершенно незнакомых людей, повторять их мысли, примерять на себя их чувства. Неземную любовь, всепоглощающую страсть, ослепляющую ненависть, зависть, меланхолию, гибель, стыд, горе, жизнелюбие, веселье и напряженность. С невыносимой досадой Хелене приходилось каждый раз возвращаться в постылое «здесь и сейчас». В свою хартольскую комнату или на жесткий библиотечный стул, созданный Алваром Аалто[27]. Но у Хелены имелся план. Как только ей исполнится восемнадцать, она тотчас же уедет из Хартолы — в Ювяскюля, в Хельсинки, в Америку — в большой прекрасный мир.

Радио баловало задорными звуками «Ламбады», а Хелена в очередной раз изучала свое отражение в зеркале. Она видела молоденькую девушку «переходного возраста» — такими словами это описывалось в книжках. Ее бедра уже начали раздаваться вширь, кожа слегка пожирнела, и пару лет назад пошли месячные. Но, наверное, больше всего в глаза бросалась грудь — словно две стеснительные жемчужины, тайно прокравшиеся на ее тело. Надо признать, на тела подруг эти ребята прокрались куда раньше.