Прости. Забудь. Прощай - Алексей Коротяев

мужчине, робко встала перед ним и опустила голову.

— Прости меня, Мирон. Между нами ничего не было.

Было видно, как меняется выражение лица у того, кого она назвала

Мироном, как начинает вздыматься его грудь, как наливается кровью его лицо…

— Чего тебе не хватает, дура? — выдавил он сквозь зубы, с каждым словом повышая голос. — За старое???

Мускулы на его теле напряглись, и он закричал в ярости:

— Я же тебя предупреждал! Кто этот придурок?

— Мы переписывались по Интернету. Ты же знаешь, как мне здесь скучно. Ты всегда занят, а что мне остается? За границу без себя не пускаешь. Вот

я и развлекалась. Брала письма из Ольгиных тетрадей, отправляла от себя и

смотрела, что получится. Он влюбился и вот прикатил, придурок. Олег… скажи, что между нами ничего не было. Скажи …

Мирон прорычал:

— Хочешь, чтобы я поверил, что вы альбомы с марками в лесу рассматривали? Я не люблю гадать. Было или не было… Забыла, что обещала

мне, когда я тебя в прошлом году поймал, а? А этот живучий оказался, крепче

предыдущего. Тот и половины не выдержал, Помнишь его, тварь?

Мирон достал из заднего кармана джинсов фотографию и поднес ее к

Машиному лицу. Она вскрикнула так громко, что у Олега стало больно в ушах.

— Ты же сказал, что отпустил его!

— Отпустил, отпустил. Ага. Узнала? Какая же ты дура, жена! Думала, мне не доложат?

— Бывшая жена, — тихо выдавил из себя Олег. — Вы ведь в разводе.

Мирон застыл на несколько секунд и затем громко рассмеялся.

— Какая бывшая? Это она тебе сказала? Слушай! Ты мне даже настроение поднял. Смотри…

И ткнул в лицо фотографию…

— Вот это — бывший человек. А я муж. Настоящий и законный. Ладно, слушай! — повернулся Мирон к жене. — Вот что я решил! Мне нужно уехать по

делам на пару недель, а дружок твой, тоже скоро бывший, останется здесь. Захочешь отпустить — дело твое, но тогда сама на его месте окажешься. А если

73

решишь, что лучше съездить со мной в Италию, то охранять его будешь, как

свою жизнь. Теперь все в твоих руках.

— Ты что, Мирон! Что он мог бы мне дать? Разве можно сравнивать тебя

и… его. Это было от скуки, ты же понимаешь!

Мирон пристально посмотрел на Олега. В его взгляде сочувствия было

меньше, чем интереса «что будет дальше» у опытного палача перед приведе-нием приговора. Ужас охватил Олега и наполнил такой безысходностью, что

сковал все мысли, кроме одной — кричать от страха.

И Олег закричал. Жутко и протяжно…

— Вот так, — спокойно сказал Мирон. — Пошли отсюда.

Перед тем как закрыть дверь, он выключил свет.

Теперь избитый парень остался в полнейшей темноте.

Охранник Саша раз в день приносил узнику воду и еду с кухни. По собственной инициативе он бросил на пол матрас, поставил в одном из углов ведро

и уходя, не выключал свет. Ему, пережившему чеченский плен хорошо были

знакомо все связанное с подобным положением, но делал он это для пленника

не потому, что считал себя добрым, а из чувства справедливости. Поэтому в

бессмысленные разговоры с заключенным не вступал и один раз даже пнул

парня, чтобы тот перестал задавать вопросы.

Олег лежал на матрасе, заложив руки за голову. Шок и отчаяние первых двух дней сменили более рациональные мысли о проблемах и нуждах его

положения, шансах на спасение и о том, что можно для этого предпринять.

Иначе, без сомнения, его ждет участь… несчастного с фотографии. О Маше он

вспоминал с внутренним содроганием, как о чем-то омерзительном. Она — это

жестокая и бесчувственная Клеопатра, «черная вдова», пожирающая своего супруга. В другой ситуации он развил бы эту мысль и дал фантазии бежать далеко

впереди, но сейчас ему было не до этого…

— Маша! Я приехала забрать свои личные вещи и еще кое-что из мами-ного, если ты не возражаешь.

Две женщины, похожие, как две белые розы с одного куста, неприяз-ненно смотрели друг на друга с расстояния дуэльного выстрела.

— За целый год не успокоилась! Злопамятная ты у меня, Оленька! А

такой добренькой притворяешься, сестричка.

— Я не хочу возвращаться к этой теме. Не для этого приехала. Маму не

вернешь! Ольга стала собирать вещи, не складывая: просто бросала их в сумку.

Явно в поисках чего-то она открывала в письменном столе ящик за ящиком.

74

— Не это ищешь? — спросила насмешливо Мария, доставая из секре-тера пачку тетрадей. — Я тут с одним донкихотом по проводам познакомилась.

Целые страницы из твоих сочинений передирала. Я ему — твой стишок, а он мне

в ответ два своих. «С тобой мы поссорились снова. Любовь из сиреневой стала

лиловой…» Про любовь ты красивые письма писала! Я его знаю, кстати? Ну, и

ладно! Не хочешь говорить — не говори! А этот… Влюбился в меня и, представляешь, прилетел из Москвы. Только вот Мирон его испугал, бедняжку!

Ольга перестала укладывать вещи и повернулась к сестре.

— Какое же ты чудовище!

Она стояла, часто дыша и крепко сжимая кулаки. Лицо ее побелело, и

губы слегка дрожали.

— А тот парень… год назад? Тебе мало? У матери сердце не выдержало, когда она случайно узнала.

— Врешь! У нее всегда было больное сердце! Это был обычный приступ! И не ты ли сама помогала мне писать письма?

— Я делала это только потому, что ты убеждала меня в вашей любви

друг к другу. Я хотела помочь тебе оторваться от этого страшного Мирона! А

ты… предала любившего тебя! И где теперь другой несчастный? Что вы с ним

сделали? Маша дурашливо пожала плечами:

— Понятия не имею. У Мирона спроси.

Ольга вспыхнула, подхватила сумку и выбежала из комнаты. Ей хотелось как можно скорее покинуть этот ненавистный дом, где так мучалась мама, где все пропитано чужим горем. Девушка быстро застучала каблучками вниз

по крутой лестнице. Спустившись вниз, она, проходя через кухню, машинально

взяла из корзины на столе яблоко и стала крутить его длинными тонкими пальцами, чтобы немного успокоиться. Переведя дух, молодая женщина бесцельно

побрела по бесчисленным хозяйственным помещениям пока наконец не попала

в гараж. Там Ольга увидела молодого крепкого мужчину, одетого охранником, который, подняв один из металлических блоков, устилающих полы, начал спускаться куда-то вниз, держа в руках пластмассовую бутыль и миску с вареной

картошкой. Она крикнула:

— Ты куда это?

— Да вот, Мария Владимировна, пленнику еду несу.

— Пленнику? А ну-ка… дай сюда. Я сама. Мне поговорить с ним надо. И

не заходи, пока не