Закон есть закон - Александр Старшинов
Шрифт:
Интервал:
Антон окинул улицу взглядом голодного хищника, от которого вновь ускользнула добыча.
Я опередил его и первым оказался в тачке. Интересно, кто подослал ко мне убийцу? Тони Вильчи? Он бы запросто… Если бы хоть единый миг подумал, что я представляю для него опасность. Впрочем, мог быть и кто-то другой. И я подозревал, что этот «кто-то» уже пытался меня прикончить. Я вспомнил утреннее происшествие на моей заправке.
– Кстати, Мэй, тебе удалось выяснить, кто такой Ишт? – спросил я невинным тоном.
– Удалось. Эд Вибаштрелл. Тебе это имя что-то говорит?
Я медленно кивнул, пытаясь справиться с холодной яростью, что накатила на меня тут же, едва я услышал это имя:
– Говорит. Только прежде у него было прозвище Баш.
– Граф несколько лет добивался суда над ним, – напомнила Мэй.
Как будто я сам этого не знал! Этот человек выбросил на улицу тело убитого Кайла и не отрицал, что собственноручно свернул ему шею. Правда, каждый раз он излагал историю по-разному: то он лично сломал шею Кайлу, то лишь держал молодого графа, а убивал кто-то другой. Одно оставалось неизменным: что он выбросил труп Кайла из дома Пеленца.
Баш мог попытаться убить меня из-за моей многолетней дружбы с Графом. Это объяснение подходило, но не совсем. Судя по нападению на мою заправку, Вибаштреллу нужен был кристалл. Не для себя – для кого-то. И, кажется, я знал, для кого.
Пеленц. Иной кандидатуры просто не было.
От ярости меня даже замутило. Пришлось стиснуть зубы так, что заломило челюсти. Я фактически еще и пальцем не успел пошевелить, а эти сволочи меня чуть-чуть не убили! В этот раз они оказались сильнее меня, как прежде были сильнее Леонардо, Кайла и Графа, которых они благополучно прикончили. Неважно, что Граф умер от сердечного приступа, его смерть – на совести Пеленца. Правда, я очень сомневаюсь, что у Пеленца есть совесть. Одно лишь удивительно в этой истории: то, что Пеленц считает меня серьезным соперником. Мне всегда казалось, что он относился к моей личности с пренебрежением. Выходит, на самом деле опасался…
Совсем недавно Мэй утверждала, что за кристаллом Архитектора гоняются люди Наследника. Так кто же на самом деле меня преследует – Пеленц или Наследник? Или оба сразу? Не знаю… Пока ясно только одно: надо заканчивать все эти перемещения по городу и, собрав команду, запираться в замке. Пелена слабела с каждой минутой.
Я вспомнил смерть Леонардо и содрогнулся.
– Что с тобой? – спросила Мэй. – В тебя попали?
– Нет… все нормально. Почти. Я думаю.
– О чем?
– О хаосе. О чем же еще?
* * *
Впервые я увидел хаос семнадцать лет назад, три месяца и сколько-то там дней в придачу. Теперь уже неважно, сколько именно. Это поначалу я считал часы и дни, когда весь этот ужас миновал, в надежде, что время сумеет если не стереть, то слегка притушить яркость воспоминаний.
В тот раз Пелена закона пала внезапно, едва ее уровень опустился ниже барьера, и волна хаоса хлынула на улицы, освобождая замки и все виды оков от их силы и всех – от капитана городской стражи до преступника минус десятого уровня – от любых клятв и присяг. Слово закона умолкло.
В те дни хаоса я был мальчишкой. Не совсем уже ребенком, но все же зеленым юнцом, который только-только начал разбираться, что есть что в синеве. Тогда Леонардо уже брал меня с собой, когда уходил в синеву на яхте. У него был личный пропуск магистра Дэвида. Возможно, старый магистр хотел, чтобы Леонардо сделался наследником. Но, будучи трусом по природе, Дэвид помогал десятку претендентов и никому всерьез.
Двухпалубную красавицу «Лаэрию» знали все лоцманы и не предлагали услуг, когда яхта входила в порт. Леонардо учил меня создавать волну. Я пробовал. Но моя волна лишь чуть-чуть поднимала свой острый горб над гладью синевы, чтобы тут же распасться хлопьями пены. Я потом собирал эти хлопья, когда заканчивался урок. Эти белые узоры не таяли годами, их покупали кружевницы, чтобы копировать узоры для манжет и жабо.
Окровавленные манжеты Леонардо я запомнил надолго.
Хаос…
Он страшен. Но это единственный шанс такому силовику, каким был тогда Леонардо, добраться до Двойной башни. Разумеется, учитель ввязался в драку. Разумеется, меня он не взял в команду. Я был, по его мнению, еще сопляком, а балласт в такие минуты никому не нужен. К тому же людей у Леонардо хватало – куда более умелых и ловких, и все старше меня. И все прошедшие первый, а то и второй уровень магистратуры. Я был обижен смертельно. Я чуть не плакал, как ученик младших классов, у которого хулиганы-переростки отняли деньги на завтрак. Несколько мгновений я даже ненавидел Леонардо. Но только несколько мгновений. Потом во мне возникла решимость. Я покажу, на что способен… Я докажу! Да, у Леонардо были куда более крутые помощники. Но я умел кое-что, чего они не умели. Они просто не видели меня, не замечали, иногда снисходительно трепали по плечу.
Я помню команду учителя – их было шестеро. Учитель был главный, седьмой.
Лоцману, который шел номером первым, было уже под тридцать, и он пережил предыдущий хаос ребенком. У него было очень узкое, все состоящее из острых углов лицо. Я не очень понимал, о чем он говорил. О каких-то расчетах, знаках. Шестой знак.
Учитель требовал восьмой.
Лоцман что-то очень быстро писал на листке…
Леонардо оглянулся и бросил через плечо:
– Феликс, марш на чердак.
И повернулся ко мне спиной.
Я вылетел из комнаты как ошпаренный. Но не посмел ослушаться и побежал на чердак. Вернее – выше чердака, я называл этот закуток под самым коньком «голубятней», хотя там никогда не было голубей. Оттуда можно было заглянуть в кабинет учителя. Потому что в кабинете Леонардо не было потолка – только полотнище синевы. Я, двигаясь по самому бортику, протащил бельевую веревку от одного крюка к другому. Учитель воображал, что сквозь щит синевы его никто не услышит и не увидит. Ну, он был прав. Отчасти. Потому как есть возможность видеть и слышать сквозь синеву – если выбросить комок белой пены на это непробиваемое полотнище. Леонардо никогда мне об этом не говорил. Я сам обнаружил это случайно. Уже потом, много лет спустя, я узнал, что дар использовать пену – большая редкость. Возможно даже, что никто, кроме меня, и не умеет такое – вот так разрушать синеву. Я умел и мог. И могу. Почему – не знаю. Но учитель не заметил мой дар, прошел мимо. Ну что ж, он заплатил за свою ошибку немалую цену. Кажется, он забыл старинную поговорку: любой силовик опаснее скорпиона. Любой, даже необученный. Я повис на веревке, пристегнув себя ремнем к этому тросу над бездной. Я так и представлял – внизу бездна, ущелья, а стропила над головой – это отроги гор. Я смотрел вниз. Я видел склоненные головы и напряженные плечи. Я видел, как Леонардо расхаживал по комнате, сначала мерно, уверенно, потом все более напряженно. Потом он уже метался.
Они кричали друг на друга. Я слышал мудреные термины, но значение большинства из них было мне неизвестно. Но один термин я знал очень хорошо. Формула волны. Учитель несколько раз повторил ее. Я знаю немало людей, которые отдали бы жизнь, чтобы ее узнать. Силовик может десять лет биться над формулой, но так ее и не найти. Я запомнил формулу – чисто автоматически, тогда еще не зная, какой подарок получил от Леонардо.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!