Валет Бубен - Борис Седов

Но говорить ей обо всем этом, конечно же, не стоило. Пусть считает, что эта ее тайна так никем и не раскрыта.

Наташа внесла горячий чайник и, поставивив его на стол, спросила:

– А почему это ты заговорил о прыжках с резинками?

– Не знаю… Мне показалось, что я видел тебя по телевизору, но, наверное, я ошибся.

Она пристально посмотрела на меня, но, поскольку я старательно изображал из себя обычного одноглазого бандита, успокоилась.

Заварив свежий чай, она накрыла фарфоровый заварной чайник ватной бабой в какой-то национальной одежде и, снова усевшись напротив меня, спросила:

– Ну и что там у тебя дальше?

– А дальше то, что мне плевать на тех, кто считает меня неправильным вором. Я хочу спасти Алешу, чего бы мне это ни стоило.

– Это я уже поняла. И как ты собираешься это сделать?

– А вот теперь уже и не знаю. На камни претендует и Дядя Паша, ведь я пообещал ему их, и настоящие хозяева. А еще, как ты говоришь, – Губанов. Вот и вертись, как хочешь. Да мне все равно, кому их отдать, нехай подавятся, мне бы только Алешу вызволить, а там – пропади оно все пропадом.

– Постой, не спеши. Зачем – пропадом? У меня есть план, мистер Фикс!

– Ну и какой же у тебя план? – поинтересовался я, наливая себе чай.

– Сейчас расскажу. Но это будет стоить тебе…

И она закатила глаза, представляя, во что мне это обойдется.

– Ты глаза-то не закатывай, ты про свой план говори, может быть, он у тебя никуда не годен, – сказал я, накладывая сахар, – а уж потом будешь мечтать.

– Мои планы всегда годны, – отрезала она, и я увидел, что ненормальные светлячки в ее глазах превратились в маленькие яркие лампочки.

Несколько минут мы молча пили чай, затем Наташа поставила чашку и, закурив, сказала:

– План такой. Я иду к Губанову и окольными путями даю ему понять, что есть возможность забрать камни. Так, чтобы он как бы сам до этого допер. Но для этого обязательно потребуется поддержка ФСБ. Ты сам должен понимать, что никакая твоя братва, никакие урки и воры в законе не в силах тягаться с «Аль-Каидой», тем более – на ее территории.

Возразить было нечего, и я кивнул.

– Это нужно будет организовать таким образом, чтобы тебе достался Алеша, Губанову – хрен, а еще лучше – пуля, а мне…

Она подалась вперед и посмотрела мне прямо в глаза.

– А мне… Сегодня – ты, причем три раза, как минимум, а потом – часть твоих камней. Какая именно часть, мы решим потом. Это не так важно. Важно то, что я тебе верю и знаю, что ты не обманешь меня. Так?

– Так, – ответил я, – но как ты провернешь это дело с Губановым?

– А это уже моя забота. Главное – убедить его в том, что если он поможет тебе, ты отдашь ему камни. Причем именно отдашь сам, добровольно и неофициально, а не в результате обработки в подвалах конторы. Он-то будет уверен в том, что, после того как получит камни, все равно повяжет тебя и заработает бляху на грудь, но мы, зная об этом, не допустим такого варианта. А еще мы знаем, что он будет использовать ФСБ втемную, в собственных интересах, и это будет для меня хорошим козырем на всякий случай. Он, конечно, представит начальству подходящую мотивацию перемещения оперативной группы за границу, но я позабочусь о том, чтобы у меня были доказательства обратного.

Я слушал ее и диву давался.

Во играет баба, во, блин, заворачивает, прямо Мата Хари какая-то!

И было видно, что она прямо-таки, засветилась вся, чувствуя, что у нее появляется новая возможность прыгнуть с виадука с резинками на ногах. Ох, порвутся когда-нибудь твои резинки, и вмажешься ты в твердый и шершавый асфальт, как помидорина в стенку…

Ая…

А сам я разве не тем же самым занимаюсь?

Может быть, и тем же, но так уж у меня сложилось, а она-то сама выбрала себе такую жизнь. И такую смерть…

Не дай Бог, конечно, но что-то я не слышал, чтобы экстремалы доживали до глубокой старости и умирали в своей постели.

А с другой стороны – семи смертям не бывать… Аминь.

– В общем, Костя, считай, что дело сделано. И я, как это у вас там говорят, за базар отвечаю. Завтра же я подброшу Губанову такую жирную кость, что он сам погонит меня договариваться с тобой. И еще раз повторяю – он будет рассчитывать на то, что, получив камни, прихлопнет тебя, так что ты ему не верь.

Я засмеялся и сказал:

– Может быть, я и законченный идиот, но верить Губанову – это уже слишком. Ты меня просто обижаешь.

– Ну вот и хорошо. А теперь – марш в ванную. Настало время начинать рассчитываться со мной за мою гениальность.

И она, поднявшись с кресла, начала убирать со столика чайные принадлежности, а я, естественно, отправился в ванную.

Что мне еще оставалось делать?

* * *

Когда я вышел из ванной, обвязав вокруг бедер полотенце, Наташа как раз заканчивала расстилать постель.

Постелька была ничего, просторная.

Увидев, что я готов, она обернулась и, посмотрев на полотенце, недовольно поморщилась.

– С каких это пор ты стал таким стеснительным при мне?

Она сдернула полотенце и, по-хозяйски осмотрев то, что открылось ее глазам, сказала:

– Вот теперь совсем другое дело!

И вдруг она опустилась на колени и, бережно взяв в кулак ту часть моего тела, которая пока что была маленькой и мягкой, а через некоторое время должна была стать большой, твердой и горячей, заговорила с ней:

– Ты где это шлялся, негодный? Где тебя носило? Небось совался куда ни попадя, к разным девкам между ног! Наташа его тут ждет, ночей не спит, а он болтается между ног у этого болвана и в ус не дует. Ну погоди, скоро придется тебе ответ держать. Будешь ты стоять передо мной по стойке смирно и делать все, что я скажу!

Она ласково потрепала его, как нашкодившего котенка, и неохотно отпустила.

Генерал Губанов, одетый в джинсы и серый свитер, стоял у окна и смотрел сквозь пыльное стекло на улицу.

Явочная квартира, где через двадцать минут должна была произойти его встреча с Наташей, находилась на улице Блохина и выходила окнами как раз на Князь-Владимирский собор.

Раньше весь этот дом принадлежал купцу Воло-кушину, занимавшемуся поставками зерна и муки, но пришло другое время, и те, кто в то время был ничем, поубивали тех, кто был всем, в том числе и самого Волокушина. То, что нашли в его доме, было украдено, продано и пропито, а остальное просто разрубили топорами, потому что новые хозяева жизни не могли смотреть на вещи, которые одним только своим видом напоминали о богатстве, уверенности и превосходстве прежних хозяев. Огромные квартиры, занимавшие целые этажи, были расчленены на нелепые обрубки, и люди, которые думали, что им известно, что такое справедливость и как ее достичь, стали в них жить.