Слепая зона - Наталья Николаевна Ильина

предплечье, больно сдавив. С недоумением я поняла, что все еще оставалась в рабочем костюме – тонком и влажном от пота.

– Мои вещи…

Договорить он мне не дал. Потащил за собой, не ослабляя хватки.

– Вещи принесут. Пойдемте. Хозяин непременно хочет вас увидеть до того, как его увезут в больницу.

«Доигралась? – испуганно спросила я себя. – Если он решил, что ты в чем-то виновата, прихлопнет как муху».

А с чего бы ему думать по-другому? Остро захотелось услышать спокойный, уверенный голос Максима, но телефон, выключенный, по правилам этого дома, лежал в сумке вместе с одеждой. Суровый провожатый не дал мне захватить даже трость, и, пошатываясь от слабости, я чувствовала себя совсем беспомощной.

Меня буквально втолкнули в комнату, и дверь закрылась за спиной. В растерянности, пытаясь сориентироваться, я раскинула руки. Под правой ладонью была прохладная резная поверхность двери, под левой – стена, покрытая мелкими выпуклостями узора на обоях.

– Помоги ей, она слепая, – пришел на помощь голос, такой глухой, что я не сразу сообразила, что он принадлежит моему клиенту.

Кто-то подошел и мягко прикоснулся к моему запястью. Мужчина. Среднего роста. Запах лекарства и страха. Длинные сухие пальцы. Доктор?

– Прошу вас.

Я вдохнула полной грудью и послушно двинулась на голос Михаила Яковлевича. Шаги приглушал, словно проглатывая звуки, мягкий ковер. В комнате было удивительно свежо. Михаил Яковлевич лежал в кровати, в изножье которой я и уткнулась коленями.

– Ближе иди, – почти прошептал он, тяжело дыша. – Что это было? Из чего ты меня вытащила?

От неожиданности у меня пропал дар речи. Не готовая оправдываться, рассказать ему об истинном положении дел я тоже не могла и фальшиво предположила, обмирая от страха, что не угадала:

– Сердце?..

– Врач тоже говорит, что сердце, – в слабом голосе мелькнула сварливая нотка. – С чего? Я здоров. Был час назад. И сдох бы, если бы ты не сделала… Что именно ты сделала, а?

Он попытался приподняться и схватил меня за руку.

– Дрожишь. До сих пор? Егорыч, дай ей мой халат. Я твой должник, Светочка, а в долгу быть не привык. Вернусь, поговорим еще.

Рука разжалась, выпуская меня на свободу, и я немедленно отступила назад. Целый год я бывала в этом доме, общалась с этим человеком, но никогда прежде он меня не пугал так, как сделал это сейчас.

– Отвезите ее домой. До свидания, Света.

– До свидания, Михаил Яковлевич, поправляйтесь…

Слова застревали в горле. Скрыть свой страх не получилось, я проблеяла слова прощания жалко и тоненько, как овца.

Часть вторая

Прежде чем ополчиться на зло, взвесьте, способны ли вы устранить причины, его породившие.

Люк де Клапье Вовенарг

Глава 1

– А ты не суетись, Антон Иванович, не суетись, – бормотал Киреев, осторожно манипулируя тонким жалом паяльника над платой, утыканной отдельными проводками и гнездами разъемов.

Антон Иванович – пожилой, невысокий, в линялом лабораторном халате – неодобрительно покосился в сторону коллеги. Длинный стол, за которым он сидел, был заставлен колбами и обоймами пробирок, полка над ним угрожающе провисала под весом склянок и канистр с реактивами, в углу громоздились один на другом похожие на микроволновки ящики анализаторов, экран монитора загораживала гора бумаг, она же скрывала под собой и клавиатуру. Казалось, все содержимое лаборатории небрежно сместили в один угол, чтобы освободить место для чего-то более важного. В сущности, так оно и было. Профессор Ярковский в последний раз просматривал свои записи. Киреев заканчивал с последним элементом Машины. Эксперимент был назначен на сегодняшний вечер.

«Еще пара часов, и наступит момент истины», – думал Ярковский.

Дело всей жизни будет наконец завершено. То, ради чего он вернулся к науке в свои восемьдесят. То, что охотно сунул бы под нос некоторым, жаль, что не все из них дожили до этого дня. Да и обнародовать результаты эксперимента ему не дадут. Пусть так, но рано или поздно Машину еще назовут его именем! О том, что практическую часть эксперимента делал Киреев, Антон Иванович как-то не подумал.

Машина – цилиндр, поблескивающий хромом выгнутых боков, – стояла в центре помещения лаборатории. Одна из панелей, прямо под ажурной сеткой воронкообразного раструба передачи сигнала, была распахнута, и оттуда свисали серые ленты широких шлейфов с разноцветными планками контактов на концах. Киреев – тучный лысеющий мужчина лет сорока, полногубый и краснощекий, – закончил паять и откинулся на спинку черного кресла – добротного, кожаного, на пятиколесном крабе.

– Вот так-то! – торжествующе заявил он, оттолкнулся ногами от пола и переехал поближе к Машине, поставил на место плату, уверенно и быстро соединив все разъемы, и обернулся к профессору. – Закрываю? Ничего больше не придет вам в голову?

Это был намек, грубый и откровенный. В прошлый раз все сорвалось из-за нелепого просчета, и Антон Иванович имел неосторожность объяснить это тем, что вероятность ошибки слишком поздно пришла ему в голову.

Ярковский сердито засопел. Весь эксперимент строился на том, что пришло ему в голову сорок лет назад, а этот технарь смеет… Руки профессора затряслись сильнее обычного, но он сумел промолчать. В конце концов, все это было не важно. Машина готова, осталось лишь убедиться в том, что она заработает как надо.

– Закрывайте, Евгений. – Антону Ивановичу удалось ответить спокойно, даже без покровительственной нотки, которая так раздражала Киреева. – Самое время отдохнуть, перекусить, и к девяти – начнем.

– Вот и ладно. – Евгений поднялся из кресла. – До вечера, профессор.

На ходу стаскивая халат, он направился к толстой бронированной двери лаборатории, она зашипела, открываясь. За стеклом, тоже бронированным, автоматически зажглись лампы – два ряда по четыре – и мелькнул силуэт Киреева. Антон Иванович, по-стариковски кряхтя, встал. Кости ныли, немилосердно тянуло связки на ногах от долгого сидения, не хотел разгибаться позвоночник, но сейчас Ярковский едва замечал неудобства своего возраста. Машина, его Машина, стояла на прочном помосте из дюймового стального листа и ждала, когда он отдаст команду включить питание. Под сухими пальцами идеально гладкий хром ее двухметрового бока был прохладным. Желтоватое лицо и всклоченная седая шевелюра уродливого отражения расползались в стороны, как в кривом зеркале.

– Ты уж не подведи, – прошептал старик то ли Машине, то ли Богу, о существовании которого с годами задумывался все чаще.

Легонько, почти нежно похлопав аппарат, словно он был живым, профессор вышел в просторную аппаратную. Здесь царили порядок и идеальная чистота – последние недели все вращалось вокруг Машины, а она оставалась за толстым двойным остеклением лабораторного зала. Ярковский