Лицензия на happy end - Галина Владимировна Романова

Милиционеры, кто в форме, кто в пиджаках, деловито сновали от Ванькиного крыльца к своим машинам. На толпу внимания почти не обращая. Так, несколько раз лениво попросили всем разойтись. Но куда там! Разве народ угомонишь с такого переполоху.

Тетя Маша пробралась поближе к калитке и встала рядом с Настасьей. Та себя гвоздем программы ощущала, не иначе. Еще бы! В понятых была. Рта просто не закрывала, трещала о том, что было и чего не было. Балаболка, одно слово!..

– Женщина, вас можно на минуточку, – вдруг окликнул кого-то высокий малый с серым от усталости лицом.

Тетя Маша даже не сразу сообразила, что это к ней обращаются. Да и Настасья вперед вроде подалась. Она и подумала, что в ней снова необходимость возникла. Но малый взял под локоток именно тетю Машу, и увлек к Ваньке во двор, и стал приставать с вопросами. А она что знать могла? Что?!

– Вас не удивило, что сразу двое приезжих наведывались к нему в дом? – Усталость усталостью, а глаза у парня смотрели зорко. – Что за знаменитость такая этот Голощихин, коль пользовался таким вниманием?

– Мне-то что! – сразу попыталась она откреститься от всего, что было связано с Ванькой и его гостями. – Кто к кому и зачем ходит, мне неинтересно совсем.

– Ну как же, ну как же. – Парень противно ухмыльнулся, с осуждением покачав головой. – Одна из приезжих у вас, говорят, весь вечер просидела. После того, как по домам ходила и вопросы всякие задавала. О чем вы с ней говорили?

– С кем? – Она даже икнула от неожиданности и тут же прикрыла рот рукой, считая это конфузом непозволительным. – С Катькой, что ли?

– С ней, уважаемая, с ней, – дернул парень заросшим рыжей щетиной подбородком. – С Катериной Старковой о чем вы проговорили часа два, не меньше?

– А-а-а… Да ни о чем особом. Об урожае. О погоде, о детишках. У меня ведь внуки…

Почему она сразу начала ему врать, тетя Маша и сама потом понять не могла.

– Только об этом говорили? – Малый точно ей не поверил, поскольку посуровел тут же, сопроводив свое недоверие недобрым хмыканьем. – Ну-ну… Можете быть свободны, пока.

Ой, как заныло у нее все внутри тут же, как заныло! И обругала себя всякими непотребными словами за вранье.

Зачем? Зачем врала? Катьку выгородить захотела? А кто она, Катька, кто? Может, аферистка какая, а она из-за нее грех на душу какой взвалила. Еще посадят из-за девки этой незнакомой.

Тетя Маша вернулась к народу, и тут ей не стало покоя. Настасья клещом вцепилась, не простив пристального милицейского внимания. Как же ее-то обошли! Она же вся исхлопоталась, а тут вдруг снова Мария впереди. И Настасья давай ей шептать, исходя желчью:

– Болтают, соседка твоя его траванула, Мань.

– Кто болтает? – сурово свела брови тетя Маша, стараясь не обращать внимания на то, как затрепетало сердце.

– Все! Она же была у Ваньки вчера.

– Не она одна к нему ходила, – оборвала ее тетя Маша. – Квартирант Мокроусовых от него не вылезал. Как приехал, так ходил туда, как к обедне.

– Так он уехал!

– Когда?

– Днем и уехал. Мокроусов говорит, что как с пляжа вернулся, так вещички свои собрал и смотался. А Катька уже после этого у Ваньки была. Так вот… А ты с ней чаи распивала. Вот погоди, завтра ее и арестуют, соседку твою. Как вскрытие сделают, так и арестуют. Пока они не уверены, что он отравился ядом. Может, болтают, дрянь какую и правда выпил.

И снова заболела душа у тети Маши. Жалко ей сделалось девки приезжей. Ведь не станут разбираться, чем отравился алкаш этот непутевый. Схватят, под замок посадят и в душу нагадят. А то еще и чего похуже. Ей дочь рассказывала, как в их местном райотделе допросы чинят. Мужиков бьют, говорила, а с женщинами чего похлеще вытворяют…

Она и пошла к себе домой, и просидела под образами часа полтора, все томилась, испрашивая у господа благословения на доброе дело. Видела в окно, как стал расходиться народ. Потом усмотрела, как к Катькиной машине милицейский «уазик» подкатил. Милиционер выбрался со своего места и стал вокруг ее машины круги нарезать.

Сейчас пойдут Катерину арестовывать, ахнула тетя Маша и, уже наплевав на природную осторожность, огородами, огородами да под соседские окна.

Разбудила девчонку, предупредила, вернулась домой и с замиранием сердца ждала, что будет дальше. Успеет или нет та удрать? Успеет или нет?…

Успела! Убежала! С носом остались представители правопорядка. Ох, как они заметались, как забеспокоились. Орали так, что на другом конце улицы Дзержинского их слыхать было.

Тетя Маша же прилегла и проспала чуть не до обеда. День прошел вроде нормально. Потом еще один и еще. А на третий она проснулась от стука в дверь. Грубого такого стука, хозяйского.

Она накинула на себя халат, вышла на крыльцо и обомлела. На пороге стоял тот самый малый с колючими зоркими глазами и предлагал ей проехаться до отделения милиции, чтобы все ее показания запротоколировать. Это он так ей объяснил. Она-то сразу подумала иначе. Подумала, что сажать за решетку ее собрались. И за то, что соврала, и за то, что Катьку успела предупредить. Еле удержалась от слез и от того еще, чтобы не начать вещички собирать.

Пронесло!

И в самом деле поговорили с ней, и только. Записали все, что она сказала, слово в слово. Сунули под нос документ, она его подписала. И с легким сердцем и очищенной душой отправилась домой. А дома…

А дома ее ждал новый сюрприз. Да какой!

На ступеньках лежал конверт. Она подняла его с опасением. Вошла в дом, заперлась. Прошла в горницу, села у окна и только тогда конверт распечатала. Внутри лежала коротенькая записочка всего в два предложения.

«Куда девку дела, старая сука? Еще встретимся и поговорим».

Вот что там было написано, в этом послании, которое ей кто-то подбросил на ступеньки крыльца. И не написано даже, а напечатано. Жирными буквами с наклоном. Ни адреса обратного, ни имени. Но она и так поняла, что дело пахнет жареным. Что перешагнула она кому-то дорогу своей добротой. И покоя ей теперь не ждать ни от милиции, ни от того, кто письмо ей это прислал.

Тетя Маша так и просидела возле окна, рассуждая о глупой старости своей и совестливости излишней. На улице уже смеркаться начало, когда она с кряхтением поднялась и на затекших от долгой неподвижности ногах двинулась на кухню. Собралась приготовить себе что-нибудь к ужину.

Картошки молодой еще минувшим днем подкопала с трех кустов. Огурцы в парнике подошли. Сейчас картошки отварит, со сметаной наведет да огурец в квас потрет, вот и весь ее нехитрый ужин. Привычно, сытно и недорого.

Приготовить ужин ей не удалось. Начавшийся так неудачно день продолжил являть сюрпризы. Она только успела швырнуть в кастрюльку последнюю очищенную картофелину, как возле ее калитки остановилась незнакомая машина. И опять внутри все оборвалось.