Завтрак для чемпионов, или Прощай, черный понедельник - Курт Воннегут

Она была новехонькой взрослой особью, и работала она, чтобы оплачивать огромные счета докторов и больниц, которые накопились, пока ее отец медленно умирал от рака прямой кишки, а потом и от рака во всем теле.

Все это происходило в стране, где каждый должен был сам оплачивать свои счета и где чуть ли не самым разорительным для человека оказывались его болезни. Болезнь отца стоила Патти Кин в десять раз дороже, чем путешествие на Гавайские острова, которое Двейн собирался кому-то подарить в конце «Гавайской недели».

Двейн оценил новехонькую Патти Кин, хотя его и не привлекали такие молодые женщины. Она была похожа на новый автомобиль, в котором даже не успели установить радиоприемник, и Двейн вспомнил песенку, которую любил спьяну напевать его приемный отец:

Розы расцветают,

Скоро их сорвут.

Тебе уже шестнадцать,

Скоро тебя… отдадут в колледж.

Патти Кин нарочно вела себя как дурочка, подобно многим другим женщинам в Мидлэнд-Сити. У всех женщин был большой мозг, потому что они были крупными животными, но они не пользовались этим мозгом в полном объеме вот по какой причине: всякие необычные мысли могли встретить враждебное отношение, а женщинам, для того чтобы создать себе хорошую, спокойную жизнь, нужно было иметь много-много друзей.

И вот для того, чтобы выжить, женщины так натренировались, что превратились в согласные машины вместо машин думающих. Их мозгам надо было только разгадать, что думают другие люди, и начать думать то же самое.

Патти знала, кто такой Двейн. Двейн не знал, кто такая Патти. У Патти колотилось сердце, когда она обслуживала Двейна, потому что он, такой богатый и могущественный, мог разрешить почти все трудности в ее жизни. Он мог дать ей прекрасный дом, и новую машину, и красивые платья, и беззаботную жизнь, он мог оплатить все счета врачей, и ему было так же легко все это сделать, как ей — подать ему бифштекс с жареным картофелем и стакан кока-колы.

Если бы Двейн захотел, он мог бы сделать для Патти то, что фея-крестная сделала для Золушки, и никогда еще Патти не была ближе к такому волшебнику. Перед ней было нечто сверхъестественное. И она настолько хорошо знала Мидлэнд-Сити и свою жизнь, что сразу поняла: вряд ли она еще когда-либо соприкоснется так близко с этим сверхъестественным явлением.

Патти Кин отчетливо представила себе, как Двейн вдруг взмахнет волшебной палочкой и все ее беды рассеются, а мечты исполнятся. Вот какой ей представлялась волшебная палочка:

И тут Патти расхрабрилась и заговорила с Двейном: а вдруг ей придет на помощь какое-то сверхъестественное чудо? Правда, она была готова обойтись и без чуда: ведь она сознавала, что чуду не бывать, что ей придется всю жизнь много работать и мало зарабатывать и жить она будет вечно в долгах, среди таких же бедных и беспомощных людей. Но Двейну она сказала так:

— Простите, мистер Гувер, что я называю вас по имени, но я невольно узнала, кто вы такой: ведь ваши портреты везде — в газетах, в рекламах. А потом все, кто тут работает, сразу сказали мне, кто вы такой. Только вы вошли, они все зашушукались.

— Зашушукались, — повторил Двейн. Опять на него напала эхолалия.

— Наверно, это не то слово, — сказала Патти. Она привыкла извиняться за неверное употребление слов. Ее к этому приучили в школе. Многие белые люди в Мидлэнд-Сити говорили очень неуверенно и потому старались ограничиваться короткими фразами и простыми словами, чтобы поменьше попадать впросак. Двейн, конечно, тоже говорил так. И Патти, конечно, тоже так говорила.

А выходило это потому, что их учительницы английского языка морщились, затыкали уши и ставили им плохие отметки, когда они не умели разговаривать как английские аристократы перед первой мировой войной. Кроме того, эти учительницы внушали им, что они недостойны писать или разговаривать на своем родном языке, если они не любят и не понимают замысловатые романы, и стихи, и пьесы про давнишних людей из дальних стран вроде Айвенго.

Чернокожие однако, никак не желали с этим мириться. Они говорили по-английски, как бог на душу положит. Они отказывались читать непонятные книжки, потому что они их не понимали. И вопросы они задавали дерзкие: «С чего это я буду читать всякую такую „Повесть о двух городах“?[8]На фиг мне это надо?»

Патти Кин провалилась по английскому языку в тот семестр, когда ей было положено читать и ценить «Айвенго» — такой роман про людей в железных доспехах и про женщин, которых они любили. И ее перевели в дополнительную группу, где заставили читать «Добрую землю» Пэрл Бак[9]— книжку про китайцев.

В этом же семестре она потеряла невинность. Ее изнасиловал белый газовщик по имени Дон Бридлав на автомобильной стоянке возле клуба имени Бэннистера, около Ярмарочной площади, после баскетбольного матча между средними школами района. Патти не стала жаловаться полиции. Патти никому не пожаловалась, потому что в это время ее отец умирал от рака.

Неприятностей и так хватало.

Клуб имени Бэннистера был посвящен памяти Джорджа Хикмена Бэннистера — семнадцатилетнего мальчика, который был убит в 1924 году во время футбольного матча. На Голгофском кладбище Джорджу Хикмену Бэннистеру поставили самый большой памятник — обелиск в шестьдесят два фута вышиной с мраморным футбольным мячом на верхушке.

Мраморный мяч был такой:

Футболом называлась военизированная игра. Две команды в доспехах из кожи, пластика и материи дрались за мяч.

Джордж Хикмен Бэннистер был убит при попытке захватить мяч в День благодарения. Днем благодарения назывался такой праздник, когда вся страна должна была выражать благодарность Создателю вселенной — главным образом за пищу.

Памятник Джорджу Хикмену Бэннистеру был воздвигнут на средства, собранные по подписке, причем торговая палата к каждым двум долларам, полученным по подписке, прикладывала еще и свой доллар. В течение многих лет этот памятник был самым высоким сооружением в Мидлэнд-Сити. В городе было издано постановление, которое объявляло незаконной всякую постройку, превышающую высоту памятника. Постановление стало известно под названием «Закон Джорджа Хикмена Бэннистера».

Позже это постановление выкинули, так как надо было возводить радиобашни.

До того, как на Сахарной речке построили Центр искусств имени Милдред Бэрри, два самых больших памятника в Мидлэнд-Сити — клуб и обелиск — были возведены, как видно, для того, чтобы Джорджа Хикмена Бэннистера никогда не забывали. Но к тому времени, как Килгор Траут встретился с Двейном Гувером, никто о Джордже и не вспоминал. Да и вспоминать о нем было, в сущности, нечего, разве только, что он был такой молодой.