Ирландские предания - Джеймс Стивенс

шепнул Финн на ухо Кельте.

— Конечно, ты это сделаешь.

— И я снова гляну ей в лицо, — продолжил его господин.

Однако он видел, что даже любимый Кельте не понимал значения сказанного, и он с грустью и в то же время с гордостью сознавал, что никому это не объяснить и никто это не постигнет.

— Ты влюблен, сердце мое, — сказал Кельте.

— Точно влюблен, — проворчал Конан. — Сердечная услада для женщин — недуг и ничтожество для мужчин.

— И вправду недуг, — пробормотал предводитель. — Любовь ввергает нас в ничтожество. Недостает глаз, чтобы видеть все, что можно обозреть, и рук, чтобы ухватиться за десятую часть того, что хотим мы обнять. Когда я гляжу в ее глаза, страдаю, ибо не смотрю на ее губы, а когда я вижу ее губы, моя душа взывает: «Посмотри на глаза ее, посмотри!»

— Так это и бывает, — вспоминая, молвил Голл.

— Так и никак иначе, — согласился Кельте.

Победители припомнили те губы и поняли, что их предводитель уйдет.

Когда Финн увидел грандиозную твердыню, кровь в нем взыграла, ноги убыстрились, он то и дело взмахивал копьем в воздухе.

«Она меня еще не видит, — с грустью подумал он. — Она пока не может меня увидеть», — поправил он себя с упреком.

Однако в мыслях он тревожился, ибо думал только о том, и чувства его были неподвластны разуму, и считал он: будь он на ее месте, то увидал бы ее с вдвое большего расстояния.

«Думает она, что не смог вернуться с поля боя или был вынужден остаться на пиру».

Он думал, не мысля, и считал, что, поменяйся они местами, он бы знал, что ничто не помешало бы ему уйти.

— Женщины, — бормотал он, — они стыдливы, им не нравится выказывать нетерпение, когда за ними наблюдают.

Однако он знал, что ему дела нет, смотрят ли на него другие, и что ему было бы все равно, если бы он знал, что это так. И он верил, что его Сейв не обратила бы на это внимания и искала бы только его взгляд.

При этой мысли он крепко сжал свое копье и дунул так, как никогда не бегал в жизни, и потому через ворота огромной крепости промчался донельзя запыхавшийся и всклокоченный муж.

В Дуне[71] царил беспорядок. Слуги кричали друг на друга, и женщины заполошно бегали туда и сюда, заламывая руки и голося; когда же увидали они предводителя, ближние бросились врассыпную и все старались спрятаться друга за друга. Однако Финн перехватил взгляд своего домоправителя Гарива Кронана по прозвищу Громкий Ропот[72] и остановил его.

— Пойди-ка сюда, — приказал он.

Громкий Ропот безропотно приблизился к нему.

— Где Цветок Аллена? — спросил его хозяин.

— Не знаю, господин, — ответил испуганный слуга.

— Ты не знаешь?! — воскликнул Финн. — Рассказывай, что случилось!

И тот рассказал ему следующую историю.

Ты отсутствовал, и в один из дней стражники изумились. Они глядели с вершин Дуна, и Цветок Аллена была с ними. Она, вечно тебя высматривавшая, крикнула, что вожак фениев идет через кряжи к Дуну, и выбежала из крепости, чтобы встретить тебя.

— То был не я, — сказал Финн.

— Он имел твое обличье, — ответил Гарив Кронан. — На нем были твои доспехи, и лицом это был ты, и с ним были псы: Бран и Школан.

— Они оставались со мной, — сказал Финн.

— А похоже, они были с ним, — смиренно ответил слуга.

— Рассказывай далее! — прикрикнул Финн.

— Мы были обескуражены, — продолжил слуга. — Никог-да ранее Финн не возвращался до боя, и мы знали, что ты не мог добраться до Бен-Эдара или столкнуться с лохланнами. Поэтому мы умоляли госпожу нашу выпустить нас навстречу тебе, а самой остаться в Дуне.

— Правильно просили, — согласился Финн.

— Она и слушать не хотела, — зарыдал слуга. — Кричала нам: «Пустите меня, чтобы я могла встретить свою любовь».

— Увы! — вздохнул Финн.

— Она кричала нам: «Позвольте мне встретиться с моим мужем, отцом ребенка, что еще не родился».

— Увы! — простонал в отчаянии Финн.

— И она побежала тебе навстречу, а ты протягивал ей свои руки.

При этом мудрый Финн закрыл лицо руками, представляя, как все произошло.

— Сказывай дальше, — молвил он.

— Она побежала к этим протянутым рукам, а когда добежала, тот поднял руку. И тот коснулся ее ореховым прутом, и мы видели, как она исчезла, а на ее месте поднялась дрожащая лань. Она по-вернулась и побежала к воротам Дуна, а гончие, которые были не-вдалеке, помчались за ней.

Финн смотрел на него как потерянный.

— Они вцепились ей в горло… — прошептал дрожащий слуга.

— Ах! — страшно крикнул Финн.

— И они потащили ее обратно к тому, кто казался Финном. Три раза она вырывалась и бежала к нам, и три раза псы хватали ее за горло и тащили обратно.

— А вы стояли и просто глазели?! — рявкнул командир.

— Нет, хозяин, мы побежали, но лань исчезла, как только мы приблизились к ней, и огромные псы пропали, и тот, кто казался Финном, исчез вместе с ними. Мы остались среди высохшей травы, и взирали Друг на друга, и слышали лишь завывания ветра и страшный стук наших сердец.

— Прости нас, славный хозяин, — воскликнул слуга.

Однако великий предводитель ничего ему не ответил. Он стоял, словно онемев и ослепнув, и лишь временами изо всех сил бил себя в грудь сжатым кулаком, словно хотел убить в себе то, что должно было погибнуть, но не могло скончаться. Так он и пошел, бия себя в грудь, к своим покоям в Дуне, и не видели его до конца того дня и до тех пор, пока утром над Маг-Лиффи[73] не взошло солнце.

Прошло много лет с того времени, и Финн не сражался с вра-гами Ирландии, а лишь метался из края в край страны, искал и рыскал в надежде, что сможет снова наткнуться на свою красавицу из сидов. Все это время каждую ночь он спал, страдая, и каждый день вставал в горе. Каждый раз, собираясь на охоту, брал только тех гончих, которым доверял: Брана и Школана, Ломера, Брода и Ломлу; ибо если погонятся они за ланью, каждый из этих здоровущих пяти псов будет знать, та ли эта лань, которую нужно убить, или та, что нужно защищать; так для Сейв опасность была бы меньше и оставалась надежда отыскать ее.

Семь лет прошли в бесплодных поисках, и вот однажды Финн и фении из благородных охотились у Бен-Балбена[74]. Фении спустили всех своих гончих, ибо Финн потерял уже надежду встретить Цветок Аллена. Когда охота